О нем и о бабочках - Дмитрий Липскеров Страница 25

Прошло несколько времени, и молодая учительница английского познакомилась со студентом строительного вуза Андреем Иратовым, за которого через год вышла замуж – и не пожалела о том, так как супруг оказался добрым, отзывчивым человеком, тянущимся к образованию, а потому слушался жену и посещал консерваторию по абонементу.

Через несколько лет у пары родился сын Арсений.

– В кого ж у него такие черные волосы? – удивился молодой отец, шевелюра которого была почти рыжей.

– В деда! – радовалась мать, кормя сына грудью. – В отца моего!

Мальчику еще не исполнилось трех лет, а он уже свободно изъяснялся как на русском, так и на английском языках. Парень рос на диво красивым и умным, прилично учился, и все бы радовало родителей, если бы не полное отсутствие у него какого-либо интереса к будущему. Ни одна из школьных дисциплин не цепляла его нутра, все ровненько, обыденно, скучно.

– Может, по дипломатической службе пойти? – пытала мать. – У тебя английский лучше, чем мой! Столько книг прочел в подлинниках! Как там у Шекспира пьеса называлась, где герцог Иллирийский Орсино?

– «Twelfth Night, or What You Will»… И кто меня возьмет в МГИМО, внука эмигранта, графа?

– И то правда… Переводчиком? Синхронистом! У тебя же еще и память! Конечно, «Двенадцатая ночь»!

– Предложи еще учителем! – злился десятиклассник Арсений Иратов.

– Что ж, – не отступала мать, – я всем довольна!

– А я нет! Какого рожна ты, спрашивается, уехала из Англии в эту идиотскую страну с паралитиками и маразматиками? Из Британии, Соединенного Королевства! Не хватило демократии?

– Если бы я не уехала, не встретила бы отца!

– Вот беда! Был бы другой! – все больше злился на мать Арсений.

– Тебя бы не было, – удивилась она.

– Я бы был! Только от английского отца!

– Как тебе не стыдно! – корила мать со слезами на глазах. – Отец жизнь кладет на тебя, ночами чертит, днем работает, а ты?!!

– А я просил? Что с того, что он работает? Мы живем в маленькой квартире и питаемся из продуктового магазина, что за углом! У нас нет денег даже в кино сходить! Мы семья Акакия Акакиевича!

– Бесстыжий!

– Оставь меня с моей шинелью, мама!

Отец Арсения Андрей Иратов, человек тихий, болел от каждого грубого слова, от взгляда, наполненного недобрым, – вот так тонка была его душа. Чтобы скрыться от реального мира с его серым бытием, он, запечатав уши берушами, ночами чертил архитектурные проекты, настолько фантастические и невероятные, что казались смешными и нелепыми, как сказка «Алиса в Стране чудес». Хотя кому казались? Жене да сыну!

Анна поддерживала мужа в его увлечении, как всякая жена должна поддерживать мужа во всем, но в глубине души считала хобби супруга наистраннейшим и трогательным. Как могут существовать в городе дома в виде грибов?.. Она представляла себе огромный боровик рядом с Кремлем, как в ножку гриба входят люди, живут в шляпке, и улыбалась застенчиво. Она любила мужа, не оспаривала его очередной фантазии – микрорайона «Опята», а лишь целовала его лицо, почти с тем же чувством, как целовала розовые щеки сына во младенчестве.

Молодой Иратов отца любил, как и всякий сын. Мягкий, добродушный человек, вечно сгорбленный перед чертежной доской, рисующий на ватмане свои фантастические видения, слабый физически, с невыразительным, смазанным лицом, он не вызывал у подростка уважения, лишь иногда жалость. Иратов часто думал про такой парадокс: как можно одновременно любить и вместе с тем не уважать человека, даже презирать иногда?

Молодой человек ответа в семье не находил и все чаще оказывался на улице, где быстро научился развлекаться, курить и понемногу пить портвейны «Кавказ» и «Солнцедар». Утешался игрой в карты и частенько выигрывал трешки и пятерки у дворовых товарищей. Бура и сека давали ему приличный месячный доход, который он тратил лишь частично, остальное откладывал на будущее. Изучив в журнале «Искатель» статью про карточные фокусы, он легко натренировался передергивать листы, что стало приносить ему больший доход. Все бы хорошо, но компанию мальцов посетил только что вышедший на свободу 22-летний сосед Залетин, севший за кражу автомата с газированной водой. Дома поставил, вместо сифона… Когда его арестовывали, милиционеры ржали в голос, заставив идиота тащить стокилограммовый вещдок с шестого этажа на первый. Он-то и подловил Иратова на шулерстве, после чего растолковал молодежи, что в таких случаях предпринимают серьезные люди на зоне.

Его били все. Даже Колбасова, единственная в компании девчонка, жирная матерщинница, отвесила ему по уху. Пацаны с особой сладостью проверяли носками башмаков крепость его ребер, под дых тыкали кулаками и всякое другое физическое насилие пробовали. Остановились лишь тогда, когда лицо Иратова стало круглым, отекшим и вздувшемся от ударов кулаками. Глаза не видели, превратившись в две якутские щелочки.

– У-у-у, рожа! – засмеялась Колбасова. – Якутская рожа! Якут!

От этого дня и прикрепилась кличка Якут к Иратову.

– Хорош, пацаны! – скомандовал Залетин. – Убьете, а это сто вторая статья! Поднимите муфлона! – Его поставили вертикально, поддерживая тело на весу, так как обмякшие ноги не держали и круглая, раздувшаяся, как футбольный мяч, голова болталась на тонкой петушиной шее. – Все пацанское лавэ вернешь! – приказал Залетин. – Завтра же!

– Денег нет, – с трудом прошепелявил окровавленным ртом Иратов.

– Не понял?..

– Нету…

– А где они, Якут? – оторопел от такой наглости Залетин.

– Матери отдал…

– Так заберешь!

– Да пошел ты! – Иратов сплюнул кровью на ботинок садиста. – Лох газированный без сиропа!

Его опять били, и на следующий день мучили, и так целый месяц. Ежедневно после школы, в парке, он получал сильный удар в нос, отчего сломанный еще в первое избиение хрящ сгибался в разные стороны как резиновый.

– Мудаки!!! – неизменно отвечал Иратов. Били под дых, вот такая двоечка боксерская, голова – туловище. И все равно – «Мудаки!!!» в ответ.

А потом Иратова оставили. Просто надоел компании один и тот же распорядок дня.

Что же родители? Мать, безусловно, страдала оттого, что с сыном происходит неописуемый кошмар, пыталась в отделение милиции обратиться, но в ответ получила такой заряд сыновьей злобы, после которого только плакала, прикладывая к лицу Арсения свинцовые примочки.

Для Иратова это была первая наука в жизни, из которой он вынес главное: нужно быть хитрее и мастеровитей, никогда не ломаться и не сознаваться…

Старшеклассник поменял тактику и играл теперь в карты только со взрослыми. Летом – на Водном стадионе, где купались и загорали лоховатые москвичи, заглатывающие ящиками припасенное жигулевское пиво, осенью – в парке Горького за столиками с простым отдыхающим людом. С дворового времени он уже не старался выигрывать за одним столом помногу, вовремя уходил, чтобы не заподозрили.