Тропа бабьих слез - Владимир Топилин Страница 25

На перевале, на краю небольшого горного озерка, Гришка остановил своего коня, опустил повод. Егор догнал его, встал рядом, спешился, давая своему мерину передохнуть.

– Вот он и есть Перевал бабьих слез, – качнул головой Гришка, указывая на хаотическое нагромождение скал вокруг.

– Да уж, угрюмое место, – заметил Егор, оглядываясь вокруг.

– Это точно, красоты мало… все какие-то страшилки, не как в других местах.

Они какое-то время рассматривали серый, хмурый пейзаж. Горная, скалистая страна, неприступная и тяжело проходимая с двух сторон, разрывалась небольшой, продолговатой седловиной. Овальная чаша с небольшим озерком посередине предавала перевалу серые краски отчуждения. Черная, безжизненная вода навевала неприятное давление. Нагромождение курумов по берегам озера в некоторых местах разрывалось мягкими полянками с вялой травой, но это не давало взгляду облегчения. Тяжелый, прохладный ветер пронизывал тело. Григорию и Егору хотелось как можно быстрее уйти отсюда прочь, спуститься вниз, в долину, где было светло и праздно от вольного лета.

– Смотри, лошади воду из озера не пьют! – удивился Егор.

– Где же тут пить, коли вода прогоркла, – ответил на замечание Гришка.

Егор наклонился, захватил воду из озера ладошкой, поднес ко рту, попробовал, тут же выплюнул. Вода имела отвратительный, кисло-гнойный запах, будто в озере разложился труп умершего животного.

– Источник из-под земли где-то бьет… мне изыскатели говорили, что бывает, если горы молодые, а вулканы не потухли до конца. На поверхность сера и водород выходят, вот и травят воду, – пояснил Григорий, поворачивая своего коня. – Вниз поехали, под гору, там, у ключика чай пить будем.

Они тронули лошадей вперед, объезжая озеро по хорошей, набитой сотнями ног тропе. В густой грязи печатались старые и свежие копыта сохатых, оленей, маралов; большие и мелкие медвежьи лапы; продолговатые следы росомахи и тоненькие, размером с большой палец человека, копытца кабарожки. В одном месте Гришка приостановил коня, показал на большой след кошки: «Ирбис… снежный барс! Редкий зверь…» А перед самым выходом к спуску, по краю грязи теснился размытый дождями отпечаток человеческих ног.

– Скорее всего, тофалары, – заключил Гришка и стал пояснять: – Следы маленькие, в кожаных чунях… идут оттуда, из-под горы. Вероятно, человек в гору шел пешком, оленя в поводу вел, а здесь вот, сел на него и поехал… видишь? Копыта стали больше проваливаться. Да он не один был… двое… на двух оленях!

– Куда это они поехали? – поинтересовался Егор.

– А кто же их знает! – развел руками Гришка. – Тофы – народ непредсказуемый, скрытный. Сегодня туда едут, завтра обратно. Куда ветер дует, туда и двигаются. Тайга для тофа – дом родной! А какая разница, в каком углу дома ночевать? Им все одно, что тут, что там… чум на глазах выставят, костер внутри разведут и спят себе, пока дождь или снег пройдет. Как погода встала, быстро соберут манатки, и опять едут. Эти… – Гришка показал на следы, – недавно проехали, может, дня четыре назад, – и пояснил: – Большой дождь четыре дня назад кончился. Если бы раньше или в дождь прошли, следы размочалило, ничего не осталось. А так, поди ж ты, хорошие ступни, на солнце подсохли… вероятно, утром поднялись сюда, после восхода солнца… земля задубела, а роса не смогла растворить.

Через некоторое расстояние, на взлобке, тропа изломилась, круто пошла вниз, вправо. Каменистые осыпи, курумы и пустой глинозем заменила редкая растительность, кустарники, стланик, низкорослые, карликовые березки. Еще ниже, на границе альпийских лугов и тайги, на определенной высоте стоял одинокий, приземистый кедр. Заметив его, издали, Егор удивился необычной, цветной окраске ветвей. Григорий тут же пояснил:

– Пайдаба. Святое дерево!.. Все, кто мимо проходит, что-то оставляет. Кыргызы верят, что если задобрить духов, будет удача!

Охотники подъехали ближе. Пестрая окраска ветвей кедра было нечто иное, как разноцветные тряпочки, привязанные к сучкам тут и там. Старые и новые, растрепанные на ветру, яркие и наполовину сгнившие, из разного материала, они придавали дереву несравненный вид, как будто дети готовились к Новому году, разодели елку в ленты, но еще забыли повесить игрушки. Впрочем, игрушки были уложены под деревом. На нижних сучках кедра, придавленные камнями лежали наполовину истлевшие шкурки соболей, белок, была даже одна старая, скоробленная, облезлая росомаха. Тут же рядом лежали старые рога сохатого, две пары маральих пантов, задубевшая шкура медведя и еще какие-то непонятные, подверженные времени охотничьи трофеи.

– Интересный факт, заметь! – продолжил Григорий. – Что положишь под это дерево, ни одна тварь не возьмет! Много раз был здесь, все, как есть, так и висит и лежит! А ведь рядом зверовая тропа. Медведь по ней ходит, росомаха… никто ничто не трогает! Вдругорядь возьми: в тайге к лету ни одних рогов зверем сброшенных не найдешь, все мыши источат, или зверь погрызет. А тут… вон, смотри, какие рожищи – по тринадцать отростков! Сколько лет тут прохожу, еще с тятей бывали, а они все лежат.

– Может, кыргызы какую тайну знают, запах отбивают? – предположил Егор.

– Любой запах со временем выветривается, здесь, на ветреном месте, быстрее во много раз! Нет, тут дело в другом… – спешиваясь с коня, покачал головой Гришка. – Вот, смотри: будто граница перед деревом. Тут следы медвежьи есть, вот подошел, остановился, а дальше шагу не мог ступить, повернулся и ушел.