Лик избавителя - Наталия Ломовская Страница 25

– Да успокойся, – уговаривала ее Люся. – Он же знает дату и время нашего приезда. Когда все так определенно, не помешает какая-нибудь приятная нечаянность. Вот он ее и готовит. Можешь мне поверить.

«Приятная нечаянность» началась с выступления консьержки.

– Людмила Николаевна, это что же делается! Собачка-то ваша сутки напролет визжит и воет! Уж и Козыревы с третьего этажа жалуются, и мадам Капиносова с пятого…

– А Юрий? Он не приходил?

– Это вот мужчина, что к вам ходил? Не-ет, он не появлялся. Ни разу его не видела. Нет.

Лифт в доме медлительный, скрипящий, он ни за что не трогается с места, пока пассажир прихлопывает за собой тяжелую металлическую дверь. Пока лифт со стонами и скрипом полз на четвертый этаж, Люся успела четыре раза набрать номер Юрия и четыре раза выслушать равнодушный женский голос: «Абонент не отвечает или временно недоступен». И еще четыре раза то же самое, только по-английски.

Кефирчик, услышав звук повернувшегося в замке ключа, завопил совершенно человеческим голосом. В его заливистом крике и радость, и обида на людей, оставивших его одного, и некоторое смущение… Причину этого смущения Люся и Стася поняли, едва открыв дверь. Пространство у порога похоже на болото – лужи и кочки, кочки и лужи…

Переглянулись.

– Попробуй позвонить Юре еще раз, – слабым голосом предложила Люся.

– Бесполезно.

– Что же делать? Звонить в милицию? В больницы? В…

Люся не сказала «в морг», но Стася ее поняла.

– Нет, подожди. Это… Это еще рано. Вдруг у него что-то случилось? Ну, скажем, по работе? И ему пришлось срочно уехать. А телефон разрядился. Или он его потерял. Знаешь, сейчас мы распакуемся, приберемся, и я съезжу к нему на квартиру.

Все же нужно для начала выгулять обезумевшего от радости Кефирчика. Его вывела Люся, а Стася тем временем прибралась в прихожей, затащила чемоданы в комнату, и тут ей бросилось в глаза что-то непривычное… Какой-то темный след на обоях. Ах, да, тут всегда висел золотой лавровый веночек с табличкой: «Восхитительной Изольде от почитателей ея таланта». Неужели у нас уже так выгорели обои? Позвольте, а сам веночек? Он-то куда подевался?

Бросилась на кухню, распахнула дверцы посудной горки. Тяжелого ящика со столовым серебром след простыл, исчез и золотой подносик. Стасе он всегда нравился. По легенде, поднос в свое время реквизировали у Изольды Ковалевой по мандату комфина, но потом комиссар побывал на ее спектакле и вернул реквизированное имущество…

Секретер в Люсиной комнате был аккуратно взломан, сундучок с драгоценностями исчез. Из Стасиной комнаты бесследно пропала шкатулка, где она хранила свои немудреные драгоценности. Особенно жалко золотых часиков, подаренных Люсей в честь окончания школы. Конверт с деньгами, лежавший в шкафу между простыней, тоже как растворился.

Осознав все произошедшее, Стася заплакала. Слезы текли и текли, и откуда только взялось столько слез? Их должны быть целые цистерны – там, внутри, в разламывающейся от боли голове, в разрывающейся от горя груди… Впервые Стася поняла – Люсины драгоценности были не только россыпью красивых камешков, не просто семейной реликвией! Они стоили денег, и денег немалых. Теперь их нет. Теперь ничего нет. И человека, за которого она собиралась замуж, тоже. Рассудок ее цеплялся, как тонущий за соломинку, за спасительную мысль – что, если тут совершилось не воровство, а драма? Что, если неизвестные ворвались в их квартиру, похитили ценности, а Юрия… Увезли с собой? Похитили и будут требовать выкупа? Убили? Но ведь консьержка сказала, что он вообще не приходил, ни разу. Быть может, она что-то забыла, пропустила?

Вернулась Люся и сразу все поняла.

– Плевать, – сказала она спокойно. – Выбрось из головы. Главное, что мы живы, здоровы, мы вместе. Это я виновата. Пора бы научиться разбираться в людях. Будет мне урок. А драгоценности – тьфу. Драгоценности – это вообще, если хочешь знать, мещанство. Сейчас продается множество прекрасной бижутерии, давно хотела перейти на бижутерию. Ты смотрела, наши шубы на месте? Мне жалко было бы твою норку – но только потому, что она тебе очень идет!

Но шубы на месте. Проклятый ворюга, видимо, не захотел связываться с мехами.

– Стасенька, не убивайся. Выпей лучше валерьяночки. И мне накапай. Слушай, какая я молодец, что храню деньги в банке!

– А к-карточка?

– Эх, милая, думаешь, твоя бабуська из тех, кто хранит карточку в серванте, и пин-код записан тут же? Не-ет, я прижимистая и современная старуха. Я возила ее с собой. Слушай, успокойся. Вот смотри на меня, я держусь молодцом. Знаешь, что я сейчас сделаю? Подмажу поярче губы и пойду в магазин. Сниму с карточки деньги и куплю еды, а то у нас в холодильнике шаром покати. Яблок куплю. Соскучилась по нашим яблокам.

– Люся, – Стася некрасиво шмыгнула носом.

– Что, моя принцесса?

– Почему ты так любишь яблоки?

– Хм… Не знаю. Наверное, потому, что яблоко – символ утерянного рая. Знаешь, в яблоке есть что-то удивительно человеческое. Их форма… Их плоть… Их цвет… Надкусывая яблоко, я приобщаюсь к тайне человеческой жизни. Я чувствую, что я живая, зримая, из плоти и крови…

– Ты это серьезно?

– Конечно, нет. Так, болтаю по старушечьей привычке. Просто мне нравится их вкус, и я от них не полнею. Все, ухожу. А ты пока поставь чайник, хорошо?

И Люся, несгибаемая Люся, у которой нисколько не согнулись плечи, не побледнела улыбка, сделала, как сказала, – подкрасила губы у зеркала и пошла в магазин.

Стася поставила чайник и отправилась в ванную. Она не включила там свет. Долго плескала в лицо водой, потом посмотрела в зеркало. Заплывшие китайские глазенки, уродливый длинный нос, распухшие, бесформенные губы…

– Это потому, что я не принцесса, а чудовище, – произнесла Стася с ужасающей решимостью. – Иначе бы он не посмел. Если бы я была красивой, он бы не посмел так гадко, так отвратительно с нами поступить! Сволочь! А я – уродина! Уродина!

Чайник закипел, успел остыть, и Стася включила его снова. А Люси все не было, и новые страхи исподволь овладели Стасиным сердцем. Она торопливо вышла из дома навстречу Люсе. На перекрестке у супермаркета собралась небольшая толпа. Что-то произошло? Не рассмотреть что. Да и не надо.

Что-то мягко коснулось Стасиных туфель. Она посмотрела вниз, а там – яблоко, сердцевидное, сплошь красное яблоко с солнечным бликом на скуле.

«Знаешь, в яблоке есть что-то удивительно человеческое. Их форма… Их плоть… Их цвет…» – вспомнила Стася.

А вот и другие яблоки – катятся к Стасиным ногам.

– Люся! – истошно закричала Стася.

Люся лежала прямо на асфальте – правда, кто-то сердобольный успел подложить ей под голову свернутый пиджак. В ногах у нее был разорванный пакет, из которого рассыпались яблоки. Глаза Люси были закрыты, на губах не то улыбка, не то гримаса боли.