Посредник - Ларс Соби Кристенсен Страница 25

Я вдруг заметил, что Хайди смотрит на меня и пытается спрятать улыбку в одном уголке рта, в правом, но безуспешно; наверно, она сидела так все время, пока я работал на холостом ходу, заполняя Осло-фьорд туманом и выхлопом.

– Кстати, насчет белого кита, – сказала она. – Тебе не мешает немного подзагореть.

– Писатели не загорают.

– Да?

– Они умываются уксусом.

– Поэтому тебя прозвали Чаплином?

Тут я потерял нить разговора, надо хорошенько обдумать, какая связь между китом-альбиносом, писателями, уксусом и Чаплином, ведь даже я, местный чемпион по части метафор, и то смутился, смутился еще сильнее. Она что, испытывает меня? Да, наверняка. Испытывает. Я на высоте по части устных метафор. И вдруг расслабился, совсем расслабился, сам не знаю почему, расслабился, и все, оттого что сидел с душевной подругой в тихом уголке лета. Разве нельзя сказать все так, как оно есть? А если я скажу, она, может, вознаградит мою честность, может, я сумею подружиться с ней не только душой.

Я показал на свою правую ногу:

– Я родился ногами вперед.

– Вон как.

– Это большая редкость. Один раз на сто тысяч. Может, и больше, то есть меньше. В общем, большая редкость.

– Надеюсь. Я имею в виду матерей.

Кажется, она восприняла это не слишком всерьез.

– Я мог стать косолапым, – сказал я.

Сказал и сразу же пожалел. Косолапость не то, чем можно похвастаться. Надо действовать энергичнее.

– Мог заработать и кое-что похуже. Знаешь, когда пальцы на ноге скрючиваются узлом и разделить их невозможно. В худшем случае мне бы ампутировали обе ноги. К счастью, обошлось. Сама видишь.

– Обе?

– Обе. В лучшем случае одну. От колена.

– И поэтому они прозвали тебя Чаплином?

– Нога, видишь? Она стоит под углом. Как у Чаплина, верно? Только у него оба ботинка шли вкось. А ты как думала?

– Я думала, потому, что ты похож на черно-белый фильм.

– Но я же не немой, – сказал я. – По-твоему, мне надо завести тросточку?

Хайди хихикнула, улеглась, солнце осветило ее целиком. Знала бы она. Знала бы она, что именно сейчас сказала чистую правду.

– Ты забавный, – сказала она.

– Ты уже говорила. Что значит «забавный»? Тупой? Недоумок? Отсталый? Медлительный? Неандерталец?

Она ждала, пока я одолею деревянную лестницу в словарь.

– Просто другой, Крис.

– Я уже говорил, зови меня Фундер, Умник.

– Ладно, Умник. Просто чуть-чуть другой.

– Чуть-чуть?

Теперь я мог быть еще правдивее, чем Хайди. Решение за мной. Я добровольно показал ей свою ногу. Мог продолжить и показать ей вмятины, придать этому слову новый смысл. Но не рискнул. Не рискнул опрометчиво испортить то, что начиналось. Этим летом здесь, на узких мостках возле купальни, такое недопустимо. Я не хотел портить радость, ожидание, обратную волну надежды – безнадежно огромной надежды, будто жизнь, да-да, сама жизнь, дамы и господа, тяжелым грузовозом скользила мимо и тянула нас за собой или на дно. Сказки не должны начинаться словами: Давным-давно… Лучше так: В нынешнее время… Или еще лучше: Когда-нибудь… Я снял рубашку, а на желтом полотенце хватило места нам обоим. Вот тогда-то я понял свою внутреннюю суть, если она у меня есть, там внутри, а именно: я не хотел быть другим. Хотел быть заурядным. Если вдуматься, я хотел быть заурядным. Не хотел, чтобы моя суть поднимала вокруг себя шум. Мы лежали так близко, что я чувствовал прикосновение ее бедра и плеча. Расстояние между нами образовывало чашу, которая при малейшем движении заполнится или разобьется. Я накрыл ладонью руку Хайди, она не противилась. Первый шажок сделан, но впереди еще долгий путь. Тут я услыхал, что сквозь тучи чаек приближается моторка. Мы оба тотчас сели. Конечно же, это Путте и его шайка. К сожалению, они не пошли ко дну возле Стейлене. Один – ноль в пользу треклятой реальности. Все они стояли в лодке и швыряли пустые бутылки в море или в чаек, что по большому счету одно и то же. Пора мне себя показать.

– Прекратите! – крикнул я.

– Здоруво, Бледнолицый!

Бледнолицый? Новое прозвище, едва я начал привыкать ко всем прочим?

– Бледнолицый? Это еще кто? Я никого не вижу!

– Ясное дело, ты до того бледный, что скоро совсем прозрачным станешь. А кстати, ты нынче рыбачишь с жестянкой или без?

– Очень смешно.

– Поймал что-нибудь, а, Бледнолицый? Или только клюет маленько?

Хохот, хохот. Самодовольный хохот. Как я ненавидел и презирал этот хвастливый хохот, какой некоторые позволяют себе, когда вообще ничего смешного нет. Но Хайди не смеялась. А значит, все это не имело значения. Пускай хохочут сколько влезет, пока Хайди не смеется. У меня чуть ноги не подкосились.

– Прекратите! – повторил я.

– Чего?

– Швырять в море пустые бутылки. Рыбы могут порезаться.

– Порезаться? Вот было бы классно, а? Ловил бы потрошеную макрель!

Они с грохотом причалили, аж мостки задрожали. Здесь привальных столбов не было, и ничто не самортизировало удара. Я не намерен особо задерживаться на этой бездарной шайке, скажу только, что Путте хотел забрать Хайди и двинуть к следующим купальням, они что-то затевали, вроде бы праздник отлива, но Хайди отказалась, и в конце концов Путте разозлился.

– Может, Лисбет не занята, – сказал я.

Почему я так сказал? Путте смотрел на меня, Хайди смотрела на меня, все смотрели на меня.

– Лисбет не занята? Что ты имеешь в виду?

– Может, она захочет поехать с вами, вот и все.

– Не занята? Ты что, трахаешься с Лисбет? Неужели?

– Я не это имел в виду. С какой стати мне трахаться с Лисбет?

– Почем я знаю? Я не телепат. Возьми себя в руки, Бледнолицый! Еще сгоришь на солнце смотри.

– Я с Лисбет не трахаюсь. Она в саду, сама с собой играет в крокет.

Путте повернулся к Хайди, показывая на меня:

– Ты решила уединиться с этим ленивцем?

– Мы, пожалуй, придем попозже.

– Пожалуй, придем попозже! Черта лысого я стану торчать здесь и переливать из пустого в порожнее.

Путте прыгнул в лодку, и они наконец отвалили, слава богу, но день был испорчен, во всяком случае почти. Путте поставил меня на место. Пасть ниже вряд ли возможно. Зачем я говорил то, в чем не было необходимости? Никто ведь меня за язык не тянул. Я говорил, чтобы угодить, говорил то, что, как мне казалось, им хочется услышать, а достигал прямо противоположного результата. Никому не угождал. Неужели так будет и с писательством, неужели я буду писать то, что, как мне кажется, народ хочет прочесть? Когда приду сюда в следующий раз, позабочусь, чтобы шел дождь. Тогда мы сможем посидеть в купальне, невидимые, несмущенные, насколько я сумею не смущаться в обществе Хайди, в купальне, когда идет дождь. С другой стороны, весьма сомнительно, чтобы Хайди в дождь сидела на мостках, а тогда я дальше не продвинусь. И я мысленно повторил: дальше я не продвинулся. Застрял. Завяз. Мы пошли к Лисбет, в нескольких метрах друг от друга.