В футбольном зазеркалье - Николай Кузьмин Страница 25

Поздно ночью, когда возвращались от Звонаревых, Скачкову показалось, что Маришка, спавшая у него на руках, слабо стонет. Он приложился губами: как будто жар. Клавдия забрала ребенка к себе и успокоила его: просто перегрелась немного на солнце. Целый же день без отдыха!

– Точно, Геш, – подтвердил Звонарев, благодушно сидевший за рулем, с выставленным в окошко локтем. – Сейчас приедете – сразу в ванну. Уснет, и завтра будет как огурчик.

Рукой Скачков потрогал влажный лоб Маришки и расстроился еще больше. С гостями этими! Если бы не Звонарев, он высказал бы Клавдии, что, останься они дома, ребенок был бы здоров. А то за чаепитием, за разговорами (а тут еще спор!) не заметили, как затихла детвора. Маришка прикорнула в уголочке дивана нераздетой и захныкала, когда Скачков брал ее на руки.

Машина остановилась на пустынном перекрестке, перед светофором. Звонарев глянул в зеркальце, отыскивая взгляд Скачкова.

– Геш, в городе треп идет, будто не состоится ваша Вена? «Везде уже!»

– Треп и есть. Двадцатого вылетаем.

– Двадцатого… – Звонарев что-то прикинул в уме. – А как же с играми?

– Домашние матчи, на своем поле, по календарю, а на выезде Федерация футбола обещала перенести.

– Вы с кем сейчас встречаетесь?

Очередную встречу «Локомотив» проводил с ленинградцами.

– Ого! – Звонарев уважительно присвистнул. – Решетников у них, прямо скажем, не подарочек. Он мне чем-то Ригеля напоминает, у австрийцев. Верно, Геш?

– Ну вот еще! – запротестовал Скачков. – Ригель – хам, грубиян, а Решетников, хоть и играет жестковато, но футболист техничный, думающий – один из лучших полузащитников страны. Какое может быть сравнение?

– Значит, мне показалось, – уступил Звонарев и, заметив, что красный свет над перекрестком замигал, мягко стронул машину. Ночью, по безлюдным улицам, он любил спокойную меланхолическую езду.

– Я тебе что хотел сказать, Геш, – не утерпел Звонарев, когда они приехали и Скачков стал помогать Клавдии с ребенком на руках выбираться из машины. – Родион Васильевич на вашего… ух!.. слышать не может!

Он словно сообщал большой секрет. Начальника дороги Звонарев всегда называл только по имени и отчеству: Родион Васильевич сказал, Родион Васильевич сделал.

– Это же надо: первая игра дома и так опозориться! Да ведь дураку же ясно было, что «Торпедо» сразу кинется в атаку. Правда, там еще судья подонок. Он игру-то сделал. За что пенальти дал? Подумаешь – снос! Это же футбол, а не балет.

Выписывая целый ворох всяческих спортивных изданий, Звонарев мог рассуждать о спорте часами. Ему часто доводилось попадать в окружение Рытвина, и по тому, что он высказывал, можно было судить о настроениях «наверху». Сейчас у всех на языке новый наставник «Локомотива».

– Нет, ты сам подумай, Геш! Он у вас что – псих? Все с ног на голову. Родион Васильевича оскорбил. Кому вдруг взял и – в шею. Как он работать-то думает? И с кем собирается играть? Батищева поставит? Х-ха! Он наиграет! В прошлом году вам Ригель шороху навел, а нынче все-таки Фохт, не кто-нибудь!

Отчисление Комова он считал почти диверсией против команды. «Локомотив» всегда славился своей защитой, и вдруг удар как раз по защите, по основному бастиону.

– Геш, согласись, что такие операции не проводятся перед ответственными матчами! Залетите вы в Вене на несколько штук. Все так считают.

В это время Клавдия, подхватывая болтавшиеся ноги Маришки, пыталась открыть дверь подъезда.

– Чего пылить попусту? – отмахнулся Скачков, торопясь помочь ей. – Все еще направится.

– Да я думаю! – убежденно произнес Звонарев. – А как же иначе? Ведь впереди-то…

Последние слова он прокричал вслед убегавшему Скачкову и подождал, пока за ними не захлопнулась входная дверь.

Дома пришлось вынести немое, но красноречивое возмущение Софьи Казимировны. Она забрала, почти вырвала у Клавдии спящего ребенка. Началась поздняя суматоха, в которой Скачкову не находилось места: хлопанье дверей, шум воды на кухне, компрессы, порошки, плач разбуженной Маришки.

Предложение Скачкова вызвать «Скорую помощь» осталось без внимания, – его не замечали, он вообще только мешал.

Дождавшись, когда в квартире все затихло, Скачков на цыпочках прокрался по коридору. «Женская половина», как он называл другую комнату, напоминала палату тяжелобольного. Торшер завешен шалью, Клавдия, низко наклоняясь к свету, изучала термометр. Температура все же была.

– Хоть бы ребенка оставили в покое! – сварливо проскрипела Софья Казимировна. Очки на ее лице сверкали угрожающе. В болезни Маришки она считала виноватыми обоих. Только что шепотом она как следует отчитала Клавдию. Губы ее, обескровленные от постоянного сжатия, превратились в гневную полоску.

От греха Скачков снова убрался к себе.

Он задремал, не выключая света, а когда проснулся, не сразу сообразил, где он, что с ним. Время было далеко за полночь. На цыпочках Скачков вышел в коридор.

Через стеклянную дверь был виден беспорядок в женской половине. Клавдия спала на раскладушке в халатике, ноги прикрыты кофточкой. Софья Казимировна, в очках, не раздеваясь, дремала в кресле возле детской кроватки.

Чтобы не шуметь, Скачков приник ртом к крану и осторожно пустил воду. Напившись, он с теми же предосторожностями, не уронив ни капли, закрыл кран.

У себя в комнате он быстро разостлал постель и, щелкнув выключателем, с наслаждением вытянулся на свежих простынях. Давно надо бы спать, иначе завтра на первой же тренировке не потянешь ног…

Они не задержались бы у Звонаревых, если бы не спор, начавшийся с упоминания имени Каретникова. Скачков уверял, что с новым тренером дела «Локомотива» должны пойти на лад. Звонарев скривился. На его взгляд, век тренера обещал быть очень недолгим. Проигрыши в первых матчах, нездоровая обстановка в команде, да еще и оскорбление самого Рытвина… Он считал, Каретников продержится самое большее до возвращения из Вены. До бесславного возвращения! А там с него спросят сразу за все!