Любиево - Михал Витковский Страница 25

А с Интернетом я попала вот в какую историю. Парень ответил на мое объявление. К счастью, он не был ни «милым», ни «симпатичным», ни «любителем развлечься и поболтать обо всем» — то есть уже в самом начале получил у меня бонус в пять баллов. Еще он не любил ходить на байдарке, не занимался спортом, не воздерживался от возлияний, что, правда, уже редко, очень редко случается. Впрочем, мои объявления были так сформулированы, что отвечали на них только такие люди. А этот был серьезным научным работником. Короче говоря, я влюбилась в него после каких-нибудь пяти мейлов. Знаю, знаю, что ты скажешь, виконт, и будешь прав… Но он весь был будто под меня сделан, только о внешности ничего не говорил, а я и не спрашивала. К тому же он сам написал, что «внешность для него не имеет значения». И я ему тогда тоже, что, мол, и для меня не имеет значения, и так во всем с ним соглашалась. Его мейлы распечатывала, целовала и в рамки вставляла. По десяти посланий на день, разговоры по мобильнику дорогие, потому что мы из вражеских сетей (он — «Идея», я — «Эра»), И все же чуть ли не целыми часами я с ним говорила, а голос у него был молодой и прекрасный. И занимается он… физикой Солнца, мировая величина. Астрофизик. А поскольку я уже с одним физиком была знакома, худой такой мальчишечка с длинными волосами, и голос его мне подходил, то в конце концов моя фантазия прилепила его к этому образу, потому что не может человек долго любить одни только буквы. Не получается, абстракция в этом случае невыносима. После нескольких месяцев переписки я не выдержала, предложила: встретимся около зоопарка, сегодня, прямо сейчас. Нет, давай еще немного поговорим. Я уж ему: неважно, как ты выглядишь, можешь быть даже в инвалидной коляске, пускай даже у тебя СПИД, все равно я только с тобой хочу… И такой он умный был, на стольких языках мейлы рассылал по вопросам Солнца. Он никогда не ставил польских букв в мейлах, потому что, говорит, привык писать на десяти языках, и даже на некоторых очень редких. В конце концов согласился на встречу. Я весь день в ванной. Иду, стою около зоопарка, уже пятнадцать минут шестого, а его все нет. Вообще людей нет, один только старикан на коляске, наверное, нищий, потому что у него пол-лица исковеркано, видать, от рожденья, к тому же какая-то болезнь, «слоновостью», кажется, называется. Стою, жду, смотрю на часы, и постепенно до меня начинает доходить, что и этот нищий кого-то ждет… Со своей слоновьей болезнью, лысый, оборванный… Улыбается и подъезжает ко мне на этой своей коляске. У меня лицо каменное. Ветер. В тот день природа и впрямь постаралась оттенить чувства героев. Порыв ветра бросил волосы мне на глаза. В мозгах тоже ненастье: что делать, как сдержать слезы? Не удирать же! Но слезы сами навернулись, потому что на моих глазах умирал человек, которого я себе придумал. Умирал тот худой длинноволосый веселый паренек, который долгое время так лихо перебрасывался со мной мейлами. Он употреблял молодежные обороты, вроде: «пипл ломанется» или «скинь свой номер»… Умирал тот паренек, слетали, как пена, его ямочки, его ключицы, рассыпались, как песок, веснушки… Да и не было их никогда, хоть столько месяцев я мысленно целовал его! Труп целовал!

Выходит, я целовал того, кто сейчас сидит передо мною в коляске. Ветер дул, он глаза свои на меня поднял синие, наивные, потому что должен был быть наивным, если поверил мне, что и на самом деле внешность не важна. Я сам на мгновение в это поверил. А если не важна, то люби его сейчас, этого человека, подумал я и выдавил из себя тихое:

— Вы, наверное, ждете кого-то? — Но у меня так сдавило горло, что я и сам не расслышал своих слов…

А он улыбнулся и спросил: «Михал?» Ну а я сдавленным горлом прохрипел, что, мол, ага. Что, дескать, очень приятно. Но не сумел так притвориться, чтобы замаскировать свое разочарование. Может, прогуляемся по Щитницкому парку? Вернее, прокатимся? И направил свою коляску к пешеходному переходу. Идем мы, молчим, а всего несколько часов назад… Когда он вернется домой, найдет в компьютере мейл, который, как следует из разговора, не успел получить перед выходом. Абсолютно идиотский в контексте нашего молчаливого, как на похоронах (моего паренька), шествия. Я пишу в нем, что мы уст не сомкнем, что мы обязательно и сразу должны пойти ко мне домой и друг друга вволю пообнимать, обслюнявить, обцеловать, просто любить беспредельно до конца нашей совместной жизни. Но теперь об этом как-то и речи нет. Только вот смотрит он на меня таким взглядом… Вижу, что я ему нравлюсь, что в нем проснулась надежда, может, он и замечает, что здесь что-то не так, но объясняет это «что-то» ветром, непогодой. И вдруг говорит мне: