Последний император - Су Тун Страница 25

— Боюсь лишь, что она — красавица с горькой судьбой и что моего покровительства может оказаться недостаточно, чтобы защитить ее от нападок со всех сторон, явных или тайных. — Задумчиво вздохнув, я сунул руку за пазуху и достал маленький вышитый мешочек с благовониями и локоном волос Хуэйфэй. Случалось, что я открывал этот мешочек и видел какой-то несчастливый знак — словно от дуновения ветра локон поднимался в воздух, парил под высокими сводами Зала Чистоты и Совершенства и в конце концов исчезал во тьме. «Она — птичка, севшая не на ту ветку, — высказывал я Яньлану свою душевную тревогу, — и рано или поздно ее подстрелят и она упадет вниз, в грязь».

Ни императрица, ни наложницы не могли смириться с тем, что я так привязан к Хуэйфэй, все они считали, что не уступают Хуэйфэй в красоте. Поэтому они единодушно заключили, что в отношениях с государем Хуэйфэй прибегает к бытующей у простолюдинов ворожбе. Мне доложили, что урожденная Пэн вместе с Ханьфэй и Цзиньфэй плакались об этом госпоже Хуанфу, попросив проверить, действительно ли Хуэйфэй колдунья, и госпожа Хуанфу великодушно дала на это разрешение. Я так и прыснул со смеху, потому что для меня эти смехотворные действия императрицы и наложниц были просто необъяснимы. Но когда весть об этом достигла ушей Хуэйфэй, она даже разрыдалась от возмущения. Вытерев слезы, она спросила, как ей быть. «Сплетни рождаются и умирают сами собой, — успокаивал ее я, — и не стоит переживать об этом. Даже если ты действительно занимаешься ворожбой, я с удовольствием поддамся твоим чарам. С древних времен личная жизнь государя почитается превыше всего, и никто не запретит нам спать в одной кровати». Она поверила мне лишь наполовину, но, в конце концов, все же улыбнулась сквозь слезы.

Чуть позже по дворцу Се пополз первый гадкий слушок: мол, в Тереме Поющей Иволги некая служанка подслушивает, что делается в постели государя. Уж не знаю, как эта бедная девушка умудрилась проскользнуть под царское ложе. И ведь она, видимо, провела там немало времени. Вставая с кровати, чтобы принести горячей воды, Хуэйфэй заметила торчавший из-под кровати край платья Гуй-эр. Решив, что это упавший на пол желтый шарф, она нагнулась, чтобы поднять его, и обнаружила ногу девушки. Помню, как Хуэйфэй пронзительно взвизгнула, и в Тереме Поющей Иволги тут же послышался громкий беспорядочный топот ночных сторожей. Гуй-эр дрожала с перепугу и не могла вымолвить ни слова. Она лишь показывала рукой за окно, давая понять, что действовала по приказу.

— Кто велел тебе забраться сюда? — Схватив Гуй-эр за уложенные в прическу волосы, я нагнул ей голову, чтобы ее перекошенное от ужаса лицо оказалось на уровне моих глаз.

— Императрица Пэн. — Промолвив эти слова, Гуй-эр разрыдалась. — Пощадите, государь! — молила она сквозь слезы. — Ваша рабыня ничего не видела, правда, ничего не видела.

— А что императрица Пэн велела подсмотреть? — Я прекрасно знал, что именно, но хотел, чтобы она выложила все начистоту.

— Какими чарами Хуэйфэй завораживает государя. Но ваша рабыня ничего не видела. Моя вина лишь в том, что я позарилась на красивые вещи, поэтому и совершила эту глупость. Умоляю, ваше величество, пощадите.

— Чем императрица Пэн купила тебя? — налетела на нее Хуэйфэй.

— Она дала мне пару золотых браслетов, инкрустацию с фениксом и нефритовые сережки. Только и всего.

— Надо же быть такой подлой дешевкой! — процедила сквозь зубы Хуэйфэй. — И такой ерунды хватило, чтобы подбить тебя на преступление, которое может стоить тебе головы? Вижу, эти украшения императрица Пэн подарила тебе на похороны.

Подскочившие дворцовые евнухи потащили Гуй-эр из Терема Поющей Иволги как тушу мертвой овцы, а она лишь бессильно вскрикивала, что не виновата. Мы с Хуэйфэй молча обменялись взглядами: медная клепсидра с нефритовой отделкой показывала третью часть третьей стражи. Во дворце Се все стихло, из темных глаз Хуэйфэй по ее белому, как снег, лицу текли слезы унижения.

— Неужели на то воля Неба, что мне не место в великом дворце Се? — проговорила она.

— Не знаю.

— Неужели на то воля Неба, что мне не место рядом с государем? — снова вопросила она.

— Не знаю. Правда, не знаю.

На следующий день маленькую служанку Гуй-эр завязали в полотняный мешок и бросили в Царскую речку. По приказу Хуэйфэй дворцовые слуги положили в мешок и украшения, которыми императрица Пэн подкупила девушку. Затем ответственный чиновник открыл ворота шлюза, чтобы мешок выплыл из стен дворца в протекавшую через столицу реку. Эта наиболее распространенная форма казни провинившихся слуг при дворе Се называлась «проводы по воде».

Вечером того же дня во дворец прибыла труппа актеров, чтобы дать представление пекинской оперы. Перед сооруженной в восточном саду сценой я увидел виновника реальной жизненной драмы — урожденную Пэн. Как ни в чем не бывало она восседала подле госпожи Хуанфу, и половину ее лица закрывал шелковый веер с персиками. А вот Ханьфэй с Цзиньфэй переживали из-за смерти Гуй-эр. Когда Ханьфэй первым делом поинтересовалась, почему не пришла Хуэйфэй, я ответил, что она приболела и не расположена слушать оперу. Но потом я услышал, как Ханьфэй шепчет Цзиньфэй: «Той, кто все это заварил, хоть бы хны, а бедняжка Гуй-эр жизни лишилась».

Покои императрицы Пэн, Зал Закатной Дымки, отделяла от Зала Чистоты и Совершенства какая-то сотня шагов.

Однако я преодолевал это расстояние очень редко и проводил иногда ночь в ее покоях, лишь подчиняясь требованиям дворцового этикета, потому что не выносил варварского произношения урожденной Пэн и ее непредсказуемого норова. Глядя на темные силуэты огромных зверей царства Пэн на ее украшениях у висков и золотых шпильках для волос, я иногда испытывал чувство безграничного стыда и позора. «Какое нелепое и печальное занятие для могущественного монарха — продаваться, подобно проститутке, во славу родины», — горестно признался я как-то Яньлану. После этого мы с Яньланом стали называть Зал Закатной Дымки «царством Пэн». Каждый раз, отправляясь туда, я говорил Яньлану: «Запрягай, едем платить дань царству Пэн».

Однако эта противная девица не испытывала никакой признательности за те усилия, которые я прилагал, чтобы наше содружество было мало-мальски терпимым. Соглядатай, тайно устроенный мной прислуживать в Зале Закатной Дымки, докладывал, что императрица нередко даже в присутствии слуг позволяет себе злословить по поводу того, как обстоят дела в царстве Се, иронизирует над моей беспомощностью и шлет проклятья в адрес Хуэйфэй из Терема Поющей Иволги. Предвидеть все это было легко. Чего я не ожидал, так это того, что императрица тайно напишет письмо правителю Пэн Шаомяню. Это срочное послание с тремя перьями дикого гуся перехватили у гонца, задержанного на одной из дорог за пределами столицы.

В письме, полном недовольства и жалоб, урожденная Пэн сетовала, что влачит жалкое существование и терпит постоянные оскорбления. В конце она несла уже полный бред, умоляя отца срочно прислать отряд отборных солдат, чтобы обеспечить ее достойное положение во дворце Се.

Я был вне себя от ярости. Тайно приказав казнить гонца, я вызвал урожденную Пэн в Зал Чистоты и Совершенства, где заставил дворцового евнуха прочитать письмо вслух, а сам брезгливо следил за ее реакцией. Поначалу императрица слегка смешалась, но потом на ее лице заиграла презрительная надменная улыбка. Ухмыляясь, она перекатывала во рту ярко-красную вишенку.