Она - Банана Есимото Страница 25

За ней непринужденно стояла та самая Кума-сан, чье фото мы видели в Интернете.

Она оказалась немного старше, чем на фото, однако глаза сияли прозрачным, чис­тым светом, длинные волосы, окрашенные в каштановый цвет, ниспадали свободными волнами, фигура, завернутая в белоснеж­ный трикотаж, была тонкой, подобно пру­тику, — весь ее внешний облик был очень опрятным, что делало эту женщину похо­жей на администратора большого универ­сального магазина.

Она проникновенно разглядывала нас бесконечно добрыми глазами, как смотрят на что-то милое и дорогое сердцу.

Мне захотелось провалиться сквозь зем­лю. “Моя мама пыталась убить вас. Про­стите”, — мысленно извинялась я.

Она же улыбалась как ни в чем не бы­вало.

— Пожалуйста, проходите, — произнес­ла она тихим тоненьким голоском и, приоб­няв меня за плечо, проводила в квартиру.

Кума-сан, улыбаясь, поклоном попри­ветствовала и Сёити, поэтому он разулся и последовал за нами.

В глубине виднелось нечто вроде гости­ной, и я подумала, что этот офис, возмож­но, служит одновременно и жилищем. По­хоже, она живет одна. Интересно, ей не страшно? Ведь сюда приходят разные лю­ди... Что происходит с человеком, которому пришлось пережить такое: он начинает бо­яться всего или же обретает еще большую смелость? А может, после этого наступает жизнь, в которой попеременно проявляют­ся и пропадают оба эти чувства?

Нас проводили в довольно просторную комнату, расположенную сразу возле при­хожей. Здесь находились только низенький столик и обращенные друг к другу белые диван и кресло. Это была обыкновенная миленькая комната в современном стиле без всяческих кристаллов и прочих сомни­тельных принадлежностей. В вазе стоял большой букет анемон. В специальных со­судах горели ароматические свечи, по ком­нате разносился приятный аромат лаванды. Пространство было светлым, прозрач­ным и по-женски утонченным, из-за чего мое собственное присутствие здесь показа­лось мне ужасно грубым, вульгарным и на­зойливым. Пока Кума-сан ходила за чаем, я тихонько сообщила об этом Сёити.

— И у меня такое же ощущение, — тихо и смущенно ответил он. Это было так странно, что я рассмеялась.

Из окна виднелась Кэррот тауэр [7]. Так вот где мы находимся, решила я, проанали­зировав проделанный путь. Там за окном простирался мир, полный разных жизней и судеб, а здесь было тихо, как на облаке, только едва различимо звучал Моцарт.

— Простите, что заставила ждать, — сказала Кума-сан, совершенно беззвучно появившись в дверях и держа поднос с мятным чаем, налитым в чашки из тончайшего фарфора. Прямо как фея.

Она плавно прикрыла дверь. Затем по­ставила серебряный поднос на столик, се­ла в кресло напротив нас и раздала чашки с чаем. К чаю на маленькой тарелочке было подано печенье.

— Дело в том, что я — дочь Конамия, которая совершила тот самый поступок. Меня зовут Юмико. Пожалуйста, простите. То, что сделала моя мать, ужасно, — извини­лась я. — Не знаю, смею ли я просить про­щения. Мне очень хотелось когда-нибудь встретиться с вами.

— Но ведь я по собственной воле пришла туда, и этот поступок совершила не ты. Те­бе не за что извиняться, — сказала Кума-сан, впервые немного помрачнев. — Я на са­мом деле так считаю! Пожалуйста, поверь в это, хорошо? И я всегда так думала.

— А я ее двоюродный брат, Сёити Такахаси. Исполняя предсмертную волю моей матери, я помогаю Юмико и поэтому вме­сте с ней бываю в разных местах, — объяс­нил Сёити.

Кума-сан, улыбнувшись, слегка покло­нилась, а потом сказала:

— Мне кажется, я представляю, с каки­ми страшными, ужасными мыслями. Сёити-сан, вы выполняете свою миссию. Ведь даже я, поскольку именно со мной случил­ся этот кошмар, не уверена в себе и в том. что смогу достойно пережить случившееся. Если я не концентрируюсь, то и по сей день мне представляется, что мое отражение становится все тоньше и совсем исчезает. Разумеется, я никоим образом не упрекаю в этом матушку Юмико-сан. С того самого дня, когда все произошло, меня не покидает ощущение, что я снова и снова блуждаю в непроглядной тьме и напрасно осталась в живых.

— Вы говорите “напрасно”?! Вы не пред­ставляете, как я благодарна вам за то, что

вы живы, — возразила я. — Если вы так

считаете, то я и моя жизнь куда более на­прасны и бесполезны!

Кума-сан отрицательно замотала голо­вой и решительно заявила:

— Нет, дети — это само будущее. В лю­бой ситуации, при любых обстоятельствах они должны быть защищены. Ты была еще ребенком. И именно я, не сумевшая защи­тить тебя от этой раны, должна просить прощения.

— Ничего подобного! Я была развита не по годам, у меня был бойфренд, и я безза­ботно готовилась отправиться за границу! Однако не помогла всем вам. Мне следова­ло сразу же вызвать полицию, как только я услышала, что начался переполох. Ведь только я могла это сделать, хотя мне было страшно. Я всегда ненавидела эти мамины сеансы спиритизма. И чопорную атмосфе­ру, и всю эту жуть. Я поняла, что происхо­дит что-то чудовищное, но сделала вид, что меня это не касается. Мне никак не хо­телось ничего этого видеть. Простите. Я по­нимаю, что такое просто невозможно и недопустимо. И тем не менее я, закрывшись на ключ, громко включила музыку и ждала, пока все успокоится. Как же это ужасно! Да я просто струсила, разве не так?!

Наконец-то смогла повиниться. Я смог­ла сказать это Кума-сан, и уже от этого мне снова немного полегчало.

Кума-сан молча опять покачала головой.

— Это не так. В этом нет ни капли твоей вины! Ты была ребенком. Невинным созда­нием, у которого жизнь била ключом, а впереди ждало счастливое будущее. Но тебе не повезло: случился этот кошмар. Если взрослый человек сходит с ума, для ребенка вполне естественно встревожиться и за­ переть на ключ и свое сердце, и дверь. Виноваты взрослые, заставившие тебя чувствовать ответственность за случившееся. Я, конечно, тоже в их числе. Вот почему ни тогда, ни сейчас ты совершенно ни в чем не виновата!

Кума-сан взяла мою руку. Ее рука была очень холодной, но мне показалось, что от нее исходит какое-то невероятное тепло. А сама она, белая и прозрачная, в ослепи­тельных лучах послеобеденного солнца ка­залась укрытой туманной дымкой.

— Если происходит что-то по-настояще­му страшное, человек старается выкинуть все это из головы. А ребенок и подавно попытается держаться подальше. Тебе не в чем раскаиваться. И раз это говорю я, че­ловек, который был там, то в этом не может быть сомнений!

Мне захотелось разрыдаться, как в дет­стве. Но увидев на шее Кума-сан алый шрам, похожий на родимое пятно, я поду­мала, что плакать ни в коем случае нельзя, и изо всех сил сдержалась. Когда же я обна­ружила, как Сёити на краешке дивана пла­чет, закрыв лицо руками, мне и вовсе стало не до слез. Его глаза совершенно не измени­лись с детской поры. Подобные капелькам утренней росы на листьях лотоса, эти чис­тые слезы были лишены фальши.