Я боюсь. Дневник моего страха - Катерина Шпиллер Страница 25

Что такое для нее теперь «жизнь накажет»? Это если что-то случится с Димкой. А случиться что-то может только по ее вине. Потому что она – плохая. Потому что мир должен ее наказать за все! За что? Да за все! За то, что она мизантропка, за неулыбчивость, за все ее ядовитые и недобрые слова в адрес разных людей. За плоскостопие и «четверки». За то, что едва поступила в институт. За справедливое раздражение на нее людей… Разве это можно простить? Именно об этом ее и предупреждала мама. Добрая и мудрая мама именно это имела в виду. А она, идиотка и скотина, не слушала, не верила. Вот оно и пришло, настало, случилось. Пришло время расплаты. И расплата будет страшной. Димка… Димочка… Родной малыш…

Неделя шла за неделей, кошмар не прекращался. Из-за постоянного стресса у Лики очень быстро пропало молоко. Через пару месяцев после родов Лика весила уже на пять килограммов меньше, чем до беременности. Страх съедал ее изнутри. Она стала похожа на тень.

– Вот опять ты какая-то черная! – сетовала мама. – У тебя такое чудо – Димка, а ты снова будто уксусу напилась. Не понимаю, – фыркала она презрительно.

Игорь видел, что с женой что-то не так, пытался с ней поговорить, жалел ее… Но ведь Лика не могла ему признаться в том, что если с Димкой что-то случится, то виновата будет она! Не могла! Ведь тогда он ее возненавидит и будет прав. Придется ему рассказывать, какая она плохая и как мир должен наказать ее. Непременно должен!

К Димкиному году Лика была похожа не обтянутый кожей скелет. Как у нее хватало сил на то, чтобы заниматься дома хозяйством, таскать на руках подрастающего бутуза, готовить еду, мыть посуду, стирать, убирать? Загадка. В чем только душа держалась… Секрет заключался, наверное, в огромном чувстве долга, который у Лики был чуть ли не сильнее чувства вины, а молодой организм еще мог многое вытерпеть и вынести.

Иногда на какое-то время пожар в ее душе стихал. Будто после сильнейшего ветра, урагана, бури, наступало полное затишье, когда ни одна травинка не колышется, ни одна веточка на дереве не хрустнет… В этой абсолютной тишине Лике хорошо думалось. Поэтому во время затиший она сумела все понять о себе и о своих кошмарах. Это нездоровье и только оно. Возможно, что-то вроде послеродовой депрессии, хотя шут его знает! Надо бы к врачу… К какому? Где его взять? Да, может, и не надо, все вроде само собой затихло… Никто не будет ее наказывать, никто не собирается сводить с ней счеты! За что? Кто? С какой стати? Кто и почему может угрожать ее Димке? Во время затиший она даже смеялась сама над собой-паникершей. Какой, право, бред! Представляла себе, как кто-то подкрадывается к коляске и… это некто, кого она обидела много лет назад. Ну, умора же!

Однако затишья длились недолго. Через короткое время кошмар начинался вновь. И опять в воспаленном Ликином воображении некто крался за ними, когда они с малышом были на прогулке в парке, крался, прячась за деревьями, чтобы она, Лика, не заметила его. Злодей ждал момента, когда она отвернется, отвлечется, он тут же подскочит и… Дальше Лика вскрикивала от собственных мыслей и картинок в голове. Она ускоряла шаг по аллее и, поминутно оглядываясь, почти бежала из парка, вцепившись до синевы пальцев в ручки коляски.

Страхи приобретали причудливые формы. Кто-то крадет младенца, чтобы исчезнуть навсегда… Маленькое тельце терзают прямо в коляске… Малыша специально заразят неизлечимой болезнью…

Через некоторое время вновь приходило затишье, и Лика вдруг снова ясно поняла, насколько глупы и нелепы ее страхи! Какие прежние плохие слова, какая такая ее вина перед кем-то?! Ну, маразм же полный! Где эти люди, кто что помнит? Да кому вообще она нужна? Вновь стало казаться, что пришло избавление. Лика решила, что может не бояться прихода очередной волны паники, она знала, чем ее урезонить. Но она не знала, сколь изворотливы и умны страхи. «Ах, ты успокоилась насчет прошлого? Окей! Подумай о настоящем!»

Следующая волна паники, накрывшая Лику с головой, принесла другие разговоры. О прошлом Лика больше не беспокоилась. Но ведь есть настоящее! Разве она так уж изменилась со времени своей юности? Разве она не такая же мерзкая, как раньше? Разве не так же бесит окружающих? Разве не ядовит и остер ее язык по сей день? Значит, бояться нужно не далекого прошлого, а очень даже близкого настоящего. Близкое настоящее – интересное получилось словосочетание… Именно оно и застряло в голове у Лики.

Дальше начался подлинный ужас. Пожалуй, ужас – слишком мягкое слово… Нечто, не поддающееся описанию. Теперь Лика предпочитала молчать, всегда молчать, если она была среди людей. Улыбаться совсем не получалось, да она уже и не пыталась. Все равно поздно… Лика с трудом выдавливала из себя «да», «нет», «надо же», «что ты говоришь» и старательно держала в памяти каждое свое слово. Чтобы не сболтнуть лишнего. Чтобы ненароком не обидеть и не разозлить собеседника. Иногда для верности она до крови закусывала губы. В общем, стала молчаливой и вновь очень мрачной. И еще дико уставшей, ведь так трудно постоянно стараться держать в голове каждое слово всех разговоров с кем бы то ни было.

Телефон стал сущим кошмаром – ведь трудно и невежливо было бы отмалчиваться, приходилось говорить. Много, слишком много для ее памяти. Невозможно было удержать в голове весь этот поток слов. Но вскоре Лика нашла выход. У нее был маленький диктофон… Теперь она всякий раз, беря трубку, нажимала на кнопочку «Запись». Самое смешное (если можно вообще говорить о смехе в этой ситуации), что, записав разговор, она даже не всегда его потом прослушивала, потому что уже успокаивалась от наличия записи. «Что же получается? – анализировала Лика. – Значит, я абсолютно уверена, что ничего такого не говорю, никого не ругаю, не обижаю и не язвлю? Тогда я должна успокоиться и выбросить весь этот бред из головы!» Но не получалось. Лика не могла с собой справиться.

Теперь страх уже совсем не отпускал ее. Она боялась постоянно, все время, боялась людей и мира, которые непременно и справедливо должны ее наказать, свести с ней праведные счеты. Димке исполнилось три года, а для его мамы будто бы прошли десять тяжелых, мучительных лет.

Лика стала иногда умолять маму или свекровь посидеть с Димкой, чтобы ей «проветриться». Она чувствовала, что задыхается дома, что страхи густо и плотно окружают ее и очень тяжело продираться сквозь них, находясь в квартире. Она физически ощущала дурной запах страха, распространившийся по всей квартире. Поэтому-то так душно и смрадно в доме. Она часто проветривала квартиру, таская Димку из одной комнаты в другую, чтоб его не продуло. Но проветривание помогало ненадолго.

Порой мать или свекровь приезжали, ворча. Не очень-то они любили с внуком сидеть. Особенно забавно бывало, когда мать говорила:

– Неплохо бы тебе на работу выйти, там и проветришься, в себя придешь, засиделась ты дома, похоже…

– Интересно, – усмехалась Лика. – А кто с Димкой будет сидеть? Вас, бабушек, раз в месяц едва допросишься.

– Вообще-то существуют детские сады, – как ни в чем не бывало, отвечала мама, прекрасно зная, что Лика никогда не отдала бы Диму в садик. Никогда. – Да и няню нынче найти можно, – смягчала удар мама.