Город с названьем Ковров-Самолетов - Наталья Арбузова Страница 25

* * *

День был долгий – чего только не было. Володя пришел из школы с небольшим синяком на скуле и разбитыми костяшками пальцев. Но никакого гнева и даже воспоминанья не принес – где это его так угораздило. Мама Зоя и мама Тоня – две беспутные материны подруги по детдому в Башкирии – для виду его побранили. Впрочем, тут же улеглись спать на ихние две кровати, мамину и Володину, никак не объяснив своего отхода ко сну именно в это время и именно в этом месте. Пришла с вечерней смены мама Галя. Не выказала удивленья по обоим пунктам – Володиной драки и захрапа своих товарок. Накрыла ужин себе и сыну, даже не спросив, а покормили ли его эти свистушки. Известное дело – нет, какой с них спрос. Не буянят, и ладно. Постелила малому на стульях, себе на единственной оставшейся полоске пола. Сложила вдвое ватные одеяла – их полно, сама стегала в больших пяльцах.

МАМА ГАЛЯ (укрывая синяк одеялом). Пенять не на кого. Сама на удалого сынка напросилась.

ВОЛОДЯ (высовывая синяк из-под одеяла). Расскажи, ты обещала.

МАМА ГАЛЯ (укладываясь, как собачка, подле сдвинутых стульев). Этих двух красавиц привезли зимой сорок второго. Я уж лет пять там росла и в школу пошла. Сидят шесть пацанов, мамка твоя седьмая. Один на один всех лупила, кроме Германа Иванова. С ним не связывалась – себе дороже. Соберутся вшестером – сжималась в комочек и терпела. Ну вот, шел мне двадцать пятый год, ни кола ни двора. Московское общежитье, в комнате мы три дурочки и еще три таких. Написала Герке в Ангарск – приеду в гости.

ВОЛОДЯ. И приехала?

МАМА ГАЛЯ. Как приехала, так и уехала. Отчество тебе записали по дедушке. У меня у самой вместо метрики справка… Мазаева Галина Федоровна родилась седьмого апреля 35-го года. А где – у деда в бороде. От каких таких родителей… Спи, мне завтра с утра.

Володя нарочно поворачивается на левый бок, на синяк, чтоб, открыв со сна глаза, сразу увидеть белый весенний день.

* * *

Геннадию Евгеньичу сорок пять лет. Седой, кудрявый, бородатый, хорошего роста и сложенья. Внешне совсем окреп. Внутри все больное после детских ангин, а пуще из-за комплекса неполноценности. От зависти и ненависти, распространяемых на весь свет. Выигрышную внешность портит красная сыпь на лице – honni sois qui mal у pense. Нечто вроде аллергии на самого себя. Спасает дежурная интеллигентная улыбка – откуда что берется. Между нами: бабушка из бывших. Ну уж Валерьян Софроныч ей помог пораньше со света убраться. Уж он ей веку сократил, будьте благонадежны. Не зажилась, сердешная. Губы Г. Е. много краснее лица и вытянуты в трубочку. Такое впечатленье, что он сейчас кого-то поцелует в задницу. Шила в мешке не утаишь – наследственный вампиризм. По-прежнему сторонится женщин. Не имеет с ними никаких отношений, кроме служебных. Природа заартачилась – не хочет умножать злокозненную вампирскую популяцию обычным человеческим путем. Формально Копылов-младший рыцарственен, на деле мечтает вцепиться зубами в горло любой миловидной даме. Глядит на шею собеседницы, не выше и не ниже. Та непроизвольно закрывается руками, как юная хозяйка коварного пса Вулли. Сотрудницы Геннадия Евгеньича охотно носят свитера с высоким воротом, водолазки и бархотки.

Маленьким начальником Г. Е. стал буквально на днях. Любящий дед давно открыл связь КГБ – космос. С трудом организовал хмурого вовкулака. Тот откопал линию Минэнерго – космос. Неутомимый чернявый изверг отомкнул сейф. Достал нехорошего происхождения золотишко – колечки, сережки, коронки. Сварганил внуку две защиты подряд по теме «Прием энергии из космоса». Где-то на закрытых советах, при закрытых дверях. Г. Е. первый раз откуда-то переписал, второй раз скачал. Вопросы и ответы, как водится, отрепетировали заранее. Но и в таком режиме внук выдохся. Сам он к подпитке космической энергией совершенно неспособен. Занемог от бесконечного сиденья в душных помещеньях, от непосильных для слабого мозга напряжений. Жизнь превратилась в страданье. Все приходится брать опять-таки задницей. И снова honni sois qui mal у pense. Его карьера до последнего времени топталась на месте – он опоздал родиться. Такие стертые люди хорошо шли при советской власти. Хорошо, но не быстро. Кто денег, места и чинов спокойно в очередь добился… А ему в 85-м было двадцать восемь. По меркам брежневского времени еще не возраст. Только-только скончалась мать, едва дожив до пятидесяти. Женское убежище уж разгородили тогда пополам, благо было два окна. Геннадию досталась половина, соседствующая с отцовской страшной комнатой. В образовавшейся угловой умирала на руках сорокачетырехлетней сестры безнадежно больная. Схоронив ее, тетя Тая забилась, как раненая птица, промеж двоих заведомых ведьмаков и молодого сыроядца. Не решаясь оставить Генкину душу на окончательную погибель, она семнадцать лет откладывала отъезд в Бологое. Без конца собирала и разбирала нехитрые вещи. Пойти в церковь боялась. Думала – ей при таком родстве вход заказан. Молилась втихаря, на ночь крестила порог. Молча прислуживала, не сдымаючи глаз от посуды. В магазине лишь роняла по делу несколько слов. Соседи еще со времен заселения дома были не расположены к беседам. Чужие дамочки какого бы то ни было возраста никогда не забредали в квартиру номер девяносто три. Жребий тети Таи был жалок на всю катушку.

ЧИТАТЕЛЬ (развалившись). Фью-ю-ю-ю! Кончай гнать! У меня твое гонево во где! Дей стви я! Дей-стви-я! Инт-ри-ги! Инт-ри-ги!

Г. Е. (появляется с осиновым колом в груди; говорит приятным баритоном). Я же не против! С моей стороны… хоть вампиром именован я в губернии Тверской… в окрестностях Бологого, куда только что удалилась старая недотепа тетушка Таисия на послушанье в мона… (Гремит гром; Г. Е., не окончив речи, проваливается в люк, из коего пышет пламя и пахнет серою.)

АВТОР (торжествуя). Удовлетворен, придира? Он тебе тут деятельность разовьет, это как пить дать. Он тебе такую интригонометрию разведет – не обрадуешься! Даром что надет на осиновый кол… ну чисто поросенок на вертеле. Я еще кой-как умею с ним управляться, а ты навряд. Вот увидишь, капельку пожарится там под полом и явится как ни в чем не бывало. Терпи и слушай.

ЧИТАТЕЛЬ (смирно). Ладно, ври дальше. Твоя неделя.

Ну вот, идет 2002 год. Тетя Тая убирается в этих висячих садах Семирамиды. Вытирает пыль с сейфа. Натыкается на ключ, ерзающий под тряпкой по железной поверхности. Перекладывает его на письменный стол. Поскорей уносит ноги. Появляется Г. Е. Перед уходом на работу внимательно разглядывает лицо в дедово увеличивающее зеркало для бритья. Корчит начальственную мину. Берет с зеленого сукна допотопное советское пресс-папье из уральского камня. По отраженью пытается прочесть отпечатавшиеся слова. Интересуется историей семьи. Не зря интересуется. Можно разобрать:…приведен в исполнение. Копы… Ставит пресс-папье прямо на ключ. Снова поднимает, издает приглушенное восклицанье. Со страстной поспешностью, каковой следовало бы дать только фрейдистское истолкованье, не знай я этого антигероя как свои пять пальцев, тычет ключ в скважину сейфового замка. Подошел! Отпирает. Покуда шарит в железном ящике, засунув туда седую курчавую голову фавна, автор стоит на шухере, борясь сразу с двумя искушеньями: прихлопнуть дверцей последнего в этой дьявольской семейке или хотя бы дать ему под зад коленом. Блюдя интересы сюжета, склоняется ко второму варианту. Фавн даже не заметил. Он ищет золото – его уж нет. Дед, щедрый, отдал все за Генины успехи. По-настоящему любил лишь зверство, не богатство. И внука не прельщает блеск жизни. Власть, возможность подавленья. Но нет дублонов в этом сундуке. Три сильно пожелтевшие коробки. Открыл… какие-то приборы в них. Забрал, сейф запер, ключ в карман засунул. И – прочь, скорее прочь, пока никто не видел. На службу, там есть сейф… И он бежит. На Ленинском проспекте, в его начале – серый безрадостный ЭНИН им. Кржижановского. Тот самый стиль двадцатых – огромный дом на набережной, вширь расползшийся. До крематория, там ввысь ушедший дымом.