Один толстый англичанин - Кингсли Эмис Страница 25

– Я хочу, чтобы кто-нибудь немедленно отправился в аудиторию и сообщил, что я не появлюсь перед ними. Пожалуйста.

– Но как же так?…

– Нечестно по отношению к людям заставлять их ждать меня.

– Но собралось уж, наверно, больше ста пятидесяти человек!..

– Да хоть бы сто пятьдесят тысяч, мне все равно, я не намерен выступать перед ними.

– Но вы не можете просто так взять и отказаться…

– Не могу? Это почему же? Разве я в этом виноват? Сделайте одолжение, запомните: я в этом не виноват.

– Послушай, Роджер, дружище, – произнес Мейнард Пэрриш голосом, который не однажды превращал шумные факультетские баталии в царство апатии и уныния, – давай подумаем, что можно предпринять, чтобы как-то выйти из этой безусловно очень сложной и неприятной ситуации. Я бы, со своей стороны, мог взять на себя…

– Что тут придумаешь? Не уговаривай меня. Это мое последнее слово.

– Погоди, Роджер, не кипятись, пожалуйста. Из всех людей, умеющих ясно и ярко выражать свои мысли, с какими я когда-либо имел счастье общаться, ты – и поверь, я говорю это без малейшего намека на лесть, – ты самый неординарный. Нет сомнения, что такому выдающемуся оратору, как ты, не составит никакого труда произнести импровизированную речь…

– Если ты думаешь, что я способен выйти к людям, чтобы закатить экспромт на пятьдесят минут, то тебя ждет разочарование. Они, может быть, и не понимают разницы между подобным словоблудием и настоящей серьезной лекцией, но я понимаю. Нет и еще раз нет.

– А если я объявлю, что лекция откладывается на полчаса? Ты бы мог за это время собраться с мыслями…

– Нет, – отрезал Роджер.

Он столь резко произнес это свое «нет», что не только в передней повисла внезапная тишина, но и за вращающимися дверьми, в зале большого помещичьего дома. Пэрриш, Мечер и несколько его друзей, оба редактора, полдюжины пятидесятилетних дам, имевших настолько боевой вид, будто они готовы были отвечать Роджеру ударом на удар любое количество раундов, какое ему взбрело бы назначить, отец Колгейт – все безмолвно наблюдали за тем, как Роджер выхватил из портфеля комикс, швырнул его на пол, потом передумал и упрятал обратно.

– Надеюсь, ты отобедаешь у меня, Роджер? – спросил Пэрриш.

– И не рассчитывай. Я позвоню тебе. А теперь, дамы и господа, извините, мне действительно надо идти.

Уже спустившись в вестибюль, Роджер услыхал позади торопливые шаги; кто-то спускался следом. Это оказался отец Колгейт, который с глубокомысленным видом произнес:

– Я должен сказать вам нечто важное.

– Очень сомневаюсь, чтобы то, что вы желаете сказать, было важно для меня, святой отец, но в любом случае, важно это или нет…

– У человека моей профессии очень быстро развивается некая способность, которую, по существу, можно назвать инстинктом и с помощью которой он безошибочно обнаруживает признаки души, пребывающей в конфликте с Богом. Вы, сын мой, глубоко страдаете. Дух ваш смятен. Все это – безошибочные признаки души, пребывающей в конфликте с Всевышним. Я определил это по вашим чрезвычайно резким и несдержанным словам в мой адрес, произнесенным вами в доме Общества, и увидел самое бесспорное, какое только возможно, подтверждение тому в вашем поведении здесь, несколько минут назад. Человек не станет вести себя как малый ребенок, если у него не болит душа. У вас, мистер Мичелдекан, болит душа. Не желаете ли исповедоваться? Чем раньше вы это сделаете, тем будет лучше.

Только внутренний спор с самим собой относительно того, сильно или не слишком, где и когда, прямо сейчас или позже вмазать оратору, позволял Роджеру оставаться относительно спокойным, пока продолжалась эта речь. Но когда Колгейт сделал паузу, он не удержался от искушения сказать ему пару теплых слов:

– Я не ваш сын, шут вы гороховый, и ни за что не стану вам исповедоваться, даже с петлей на шее. А теперь прочь с дороги, если не желаете принять через пять секунд мученическую смерть.

– Противодействие желанию Господнему – это самый…

– Сейчас Господь желает, чтобы я немедленно выпил стакан чего-нибудь покрепче и чтобы никто не противодействовал мне в этом. Прощайте. Да, вот еще что, помолитесь за меня, святой отец, обещаете? Это ниспошлет покой на вашу душу.

За стойкой в баре дальше по улице Роджер первым делом пропустил одну за другой три больших порции виски.

– Вы небось англичанин? – справился бармен.

– Да.

– Я бывал в Англии во время войны. Знаете Саутгемптон?

– Нет.

– Что-то я разболтался. Ну, не буду мешать, вижу, вы сами себе лучший собеседник.

Беседуя сам с собой, Роджер пришел к неутешительному выводу, что, прими он предложение выступить с импровизированной речью – делом, вовсе для него не трудным, – он мог бы произвести более сильное впечатление на Элен, чем зачитав заготовленный доклад, – если, мрачно добавил он про себя, допустить, что он способен произвести на нее впечатление подобными вещами, да и вообще какими угодно. Затем его мысли перекинулись на Артура. Чтобы успешно провернуть дело с портфелем, требовалось обладать находчивостью, злонамеренностью и дерзостью. Удивительно, как подобные качества могут сочетаться в столь юном существе. Или неудивительно? Артуру, как отъявленному рецидивисту, на роду написано проявить свои наклонности с младых ногтей. Галилей, Колумб, Клемент Этли – все прошли через этот возраст. Его вдруг поразило, до чего же сильно он любит Элен. Ведь если она оставит Эрнста и уйдет к нему, то всего вероятней приведет с собой Артура – а он тем не менее старается уговорить ее. Но сейчас думать об этом почему-то не хотелось.

Последний стакан он выпил, послав мысленный привет Ироду, потом позвонил, чтобы вызвать такси. Легкость, с какой он дозвонился и получил обещание немедленно прислать машину, привела его чуть ли не в бешенство, но не отменять же было вызов, а другого, более приемлемого варианта продолжить вечер он не мог придумать.

– Желаю удачно провести ночь, Клод, – сказал ему вдогонку бармен.

Вернувшись к Бантам, он нашел Элен в гостиной, сидящей с женским журналом в руках у догорающего камина, рядом на столике стояла чашка кофе. На ней были сандалии с золотистыми ремешками, слаксы со штрипками и лимонного цвета грубошерстный кардиган, скрадывавший формы, в отличие от обычных ее откровенных блузок и обтягивающих свитеров. На лице – всегдашний румянец и всегдашнее веселое выражение. Она перевернула страницу и сказала:

– Ты сегодня рано. Как прошла лекция?

– Что значит: «Как прошла лекция»? Ты разве там не была?

– Нет, не была. Мне ужасно жаль, я очень хотела пойти, но девушке, которая всегда приходит посидеть с Артуром, надо было закончить работу с каким-то документом в библиотеке, а вызывать еще кого-то было уже поздно. Я правда очень хотела пойти. Ну, как все-таки прошла лекция?