Книга Синана - Глеб Шульпяков Страница 25

Вздыхал, жаловался, причитал.

Я посмотрел на часы – четвертый, время ночного азана. Самый протяжный, вкрадчивый и неторопливый призыв на молитву бывает именно в это время. Нужно разбудить человека, дать время одеться и запереть свой дом.

И дойти по ночным улицам до мечети – тоже надо.

Тихо притворив дверь, я вышел на воздух. Ночью в Кайсери жара немного спадает, с горы как из гигантского кондиционера струится прохладный воздух.

Я блуждал по переулкам на звук азана и скоро в створе увидел мясистый силуэт минарета. Вдоль узкого переулка тянулась длинная стена без окон и дверей. Едва светилась каменная арка.

Отодвинув кожаный полог, вошел. Мечеть пустовала – только в углу кто-то сидел на ковре и бормотал молитвы.

Большой зал, мелкие купола, десятки тонких колонн. Еще пару веков и купола сольются в огромный каменный колпак на четырех опорах.

Это и есть история османской архитектуры.

58.

– Только здесь и спасаемся – сказал кто-то по-русски над ухом. Я вздрогнул. Рядом на коврик, тяжело выдохнув, сел крупный мужчина в помятом льняном костюме.

– То есть? – я отодвинулся. Русский? Здесь?

– Анатолийская жара! – он поправил потемневшие от пота носки. На вид еще нет сорока, но большие залысины. – Местные жители чудовищные жмоты. Экономят даже на электричестве. Покупают вентиляторы, но не включают их. Держат за мебель. Что делать! Кондиционер работает только в доме всевышнего. Мы, русские, ходим сюда как в баню, только наоборот. Потрогайте, какой влажный камень. Чувствуете? – он по-свойски похлопал колонну. – Это нужно знать толк в здешнем камне, скажу я вам. В местном климате. Чтобы сделать из камня конденсат, а? Старые мастера! Сельджуки!

– Кто-кто? – глупый вопрос; а что спрашивать?

Он порылся в карманах, но ничего не достал.

– Забыл представиться, – назвал какое-то невзрачное имя. – Работаю в компании, которая занимается поставкой оружия. Автоматическое стрелковое для курдов, бронетехника туркам. Беспроигрышный вариант! Как только турецкое общество склоняется к Евросоюзу, выручают эти. Усиливаются исламисты – те. Схема понятна?

– В общих чертах, – я неопределенно махнул рукой. – Но обычно люди о таких вещах помалкивают. Предпочитают не распространяться, я хочу сказать.

– А вам часто приходилось иметь дело?

Я сознался, что нет, ни разу.

– Так откуда вы знаете? – весело отозвался он. – Только не смотрите на меня с таким ужасом. Курды, турки, какая разница? «Мне, странствующему офицеру, да еще с подорожной по казенной надобности»?

– «Тамань» – угадал я. Тот, кто читал в углу из Корана, затих. Теперь под крышечками куполов звучали только наши голоса.

– Любимая книга моей жены. Турчанка и, представьте себе, без ума от русской классики. Читает в оригинале. Моя заслуга!

Он выудил из кармана фотку и помахал перед носом.

– Ладно, не тушуйтесь. Я, в сущности, вас очень хорошо понимаю. Понимаю! Глухомань, темно как в заднице у шамана – и вдруг какой-то торговец оружием. Русский! Просто «Профессия репортер» какая-то!

– Как вы узнали?

– Каждый день по конторам. Бумаги, контракты, счета. Там и услышал краем уха. Что журналист. Из Москвы. В учительской гостинице. И потом у вас на майке по-русски написано. Так что без вариантов. Ну, рассказывайте! Что писать собираетесь?

Я пожал плечами. Хотел назвать по имени, но обнаружил, что успел забыть. Вечная проблема с именами.

– Книгу или очерк. Как получится. Что-то вроде «Синан и его мечети». Не знаю. Пока толком ничего не видел. Вот, профессора Курбана никак поймать не могу. Был на раскопках. Зрелище, конечно, потрясающее. Но нужен комментарий, слова какие-то. А Курбан…

– Не нужно! – он азартно, как будто ждал моих слов, перебил. Эхо дважды откликнулось под сводами. – Родной, не нужно слов! Не нужно комментариев! Я живу в этой стране двадцать пять лет и знаю, что говорю. Вам следует запомнить главное – все, что вы тут видите, означает только то, что вы видите. И никаких секретов.

– Но были же тайные ордена и братства, – я кивнул на михраб. – Суфии, я не знаю, бекташи…

– …от безысходности! От того, что все вокруг слишком просто, наглядно. Вот и выдумывают себе черт знает что. Чтобы эту самую пустоту, – он тоже кивнул в сторону михраба, – заполнить.

Я почувствовал, как резной узор впивается в спину.

– Послушайте, – затараторил он, – какой секрет у наркомана? Или пьяницы? Суфии вращаются до тех пор, пока кровь не ударит в мозг, вот и все. Тогда они зрят бога. Но зрят они! А нам с вами достаются одни декорации. Обноски! Да еще по двадцать тысяч лир за штуку. Глубокомысленные фразы, лишенные содержания. Реплики в отсутствии актеров. «Ты слышишь скрип небесных врат, но открываются они или закрываются?» – говорит Руми. Чушь собачья!

– Музыку, во всяком случае, можно слушать, – я вспомнил про пластинку суфийских песнопений.

– В таком спектакле не музыку надо слушать, а участвовать. Только участие! С полным проникновением! Без предохранения! Чтобы мне проткнули глотку, а я не почувствовал боли. Или наоборот. Чтобы небо надо мной покрылось узором красоты невиданной и узрел я наконец древо священное, кроной от облак на землю растущее!

– Какое к черту древо? – раздраженно перебил.

– Небесное! Какое на тарелках рисуют и продают по базарам. Тогда понимаю. Тогда согласен. И за двадцать, и за сорок тысяч. Но только так!

Он ухватил себя за коленки. Тот, из Корана, опять забубнил. Я потрогал камень. Действительно влажный.

– Вот говорят, что Аристотель положил начало европейской философии, – начал он ни с того, ни с сего, как будто подхватив свою давнюю идею. – Утвердил школу, дал словарь понятий, описал ход мысли. Но ведь это опять сплошные декорации! Слова, понятия: обноски! А зерно его учения оказалось тут, на востоке. Странно, правда? Как будто Александр не меч принес на эти земли, но мысли. Кстати, вы пробовали Искандер-кебаб?

Я сказал, что нет, не пробовал.

– Обязательно попробуйте. В меню напишут ерунду, «Любимое блюдо Македонского», не обращайте внимания. Но сам кебаб! Лепестки мяса в айране. Не пожалеете.

Он осекся, как будто потерял нить беседы, потом вскинул подбородок.

– Меч это не лезвие и черенок, а рубить, колоть.

Я пожал плечами.

– Понимаете? В чем разница между Платоном и Аристотелем, понимаете? И они ее усвоили, приняли. Ритм, свершение – вот, что главное: вращается дервиш, звучит азан или вы перебираете четки. Они же пришли сюда с Алтайских гор. Отсюда все эти экстатические практики, шаманизм. Что может быть страшнее кочевников, которые приходят на все готовое? Особенно, если речь о целой империи? Они взяли у Византии самое лучшее, все самое передовое. А потом едва не завоевали Европу. Спасла смена часовых поясов! Они просто запутались в азанах. Сбились с ритма – и все пошло прахом. Кроме часов, конечно.