Великая мать любви - Эдуард Лимонов Страница 25

Мы уселись в «тойоту». Пам за рулем, Никита рядом с ней, я и Джули на заднем сиденье. Мы ехали к Натану Аргусу. Нам пришлось целый месяц ждать этого визита. Аргус оказался существом куда более капризным, чем Никита представлял себе. Целый месяц у него не было нужного для общения с людьми настроения.

Джули была счастлива, что она не ведет автомобиль, и в то же время спокойна, потому что за рулем находилась веселенькая положительная Пам, а не русский писатель Никита. Он, хотя и водил автомобиль вовсе не плохо, не знал сложных береговых дорог этой части Калифорнии. Джули положила голову мне на плечо и дышала мне в шею. Мы бежали в «тойоте» в знаменитый Биг Сюр. Еще несколько десятков лет назад Натан Аргус, может быть следуя примеру Генри Миллера, купил себе гору в Биг Сюр. Красоты природы за стеклами «тойоты» меня мало волновали, я даже в них не всматривался. Я жил в этой части Калифорнии с мая, а уже кончался июнь. Человек не может вечно восторгаться голубыми бухтами, окаймленными пеной, вдруг увиденными далеко внизу, или эвкалиптовым лесом, или рощей бамбука, внезапно появившимися из-за поворота дороги. Поэтому человек держал свою руку на теплой ляжке подруги Джули и разговаривал с другом Никитой, лишь механически поглядывая в окно, где торопливо и изобильно сменялись пейзажи.

— Аргус такой богатый, Эдик, ты даже себе не представляешь. Он мне рассказывал, что недавно ему предложили переписать чей-то сценарий для ТиВи. Ему предложили 80 тысяч долларов в неделю за эту работу! И он отказался! А, что ты скажешь?

— Мне бы его заботы…

— Натан стесняется своих телевизионных серий и голливудских сценариев. Не вздумай спрашивать его об этой стороне его жизни. Ты понимаешь, он — жертва кинобизнеса. Три его романа не имели никакого успеха, а все его сценарии всегда имели успех. СВС решило опять показать его самую первую ТиВи-вещь — «Дочь моего брата».

— Это Аргус написал сценарий «Дочери моего брата»? Я видела эту серию еще в детстве. Сколько же ему должно быть лет? — Джули подняла голову с моего плеча и завела волосы назад, за спину. — Как ты думаешь, сколько ему лет, Пам?

— Лет под шестьдесят. — Пам, как и Джули, хорошо говорила по-русски, потому мы самым естественным образом беседовали на русско-американском языке, переходя с одного на другой согласно мгновенному капризу. Может быть, на таком языке лет через двести будет беседовать весь мир? Жертва кинобизнеса устроилась на жительство в красивом месте.

Мы давно уже выехали с общей дороги на его, Натана Аргуса, прайвит асфальтовую дорогу, однако все еще не достигли дома, но проделывали петли штопора вокруг горы, обильно поросшей южными кустарниками, голубыми пиниями и скоплениями таких странных растений, что, мне кажется, в них не разобрался бы даже ботаник. Жаркое марево дрожало над горой и дорогой — как бы рассол из солнца, света, мощных запахов хвои и пыльцы. Как бы в паре от арабского чая с минтом ехала наша «тойота», тихо шелестя колесами, как велосипед. Звук мотора был почти неразличим за жужжанием и гудением миллионов насекомых и шевелением, почесыванием и подрагиванием растений. В момент, когда я собирался спросить Никиту, не заблудились ли мы, «тойота» выехала из очередной петли и мы увидели вначале пару автомобилей и автобус на высоких колесах и выше за ними — дом.

Дом Аргуса был прислонен к горе. Невозможно было сразу же понять, где кончается крыло дома и начинается пузырчатая плоть горы. Ярко-красная, гора было покрыта там и тут зелеными лишаями растительности. Террасы и патио в изобилии выдавались из крыльев дома, и на самой верхней террасе третьего этажа виден был поднятый в яркое небо рычаг телескопа. Хозяин, очевидно, время от времени вглядывался в звезды.

Нам выключила мотор, и мы, расправляя затекшие в путешествии члены, вылезли из автомобиля. Природа крепко пахла мусорным баком, в котором уже несколько дней, забытые, загнили шкурки бананов. Никита направился не к главной двери, но к патио одного из крыльев. Протопал по полу и застучал в дверь.

— В нормальных американских домах хозяева, заслышав звук выключенного мотора, выходят навстречу гостям, не так ли? — сказал я Джули вполголоса. Мы последовали за Никитой. Пам еще возилась у «тойоты».

— Он ведь писатель, — сказала Джули и обняла меня за талию. — Писатели всегда бизарр. — Кажется, Джули хотела намекнуть, что и я, ее писатель, бизарр…

— Молчание. Странно. — Никита поглядел на нас, ища поддержки. — Нажми на дверь, она и откроется, — ответил я стандартной цитатой из старых русских сказок. Маша стоит перед дверью медведя или Бабы-Яги…

Никита нажал. Дверь открылась.

— Is anybody there? [21]— провозгласил Никита с округлым, близким к английскому Британских островов произношением. Можно было тотчас догадаться, что Никита учился языку в специальном советском учебном заведении, а не как я — на 42-й улице в Нью-Йорке.

— Шагай, чего там. — Я подтолкнул его.

Мы вошли. И оказались среди зачехленной мебели. Мебели было ненормально много. Под самым большим чехлом угадывался носорожий корпус рояля. От одной из стен, застекленной, на замаскированную мебель падали геометрические пятна света. Темный паркет хорошего качества лоснился, ухоженный, в тех местах, где мебели не было. За застекленной стеной угадывалось нечто вроде гигантского стога сена — бигсюровская природа, неподрезанная и буйная.

— Is anybody there? — повысил голос Никита.

— Они знают, что мы должны приехать?

— Я договорился вчера по телефону. Странно…

— Может быть, их убили? — предположил я.

— Здесь такого не может быть. Это тебе не Нью-Йорк, Эдвард, — подала из-за моей спины голос Джули. Я не разделял ее уверенности, но возражать не стал. Через незакрытую дверь мы прошли в меньшего размера комнату, так же уставленную зачехленной мебелью, а из нее в другую, без сомнения библиотеку, судя по количеству книжных шкафов.

— Почему он не зачехлит свои книги? — спросил я издевательским тоном. У меня уже начал создаваться определенный образ Натана Аргуса.

Никто не отреагировал на мою иронию. Все были заняты поисками Аргусов.

— Натан! Найоми! — прокричал Никита. Молчание.

— Двинемся дальше, — предложил я. — Обшарим дом и обнаружим трупы. Если их только не закопали в лесу. Кстати, мы можем поселиться здесь, вы и мы. Я беру себе самый скромный, третий этаж с телескопом… По утрам станем писать, а к обеду выходить в главную гостиную, к камину. Где, кстати говоря, главная гостиная, ребята?

Мечтам моим не суждено было продлиться, потому что где-то в глубине дома шумно раскрылась дверь. Раздался звук шагов и механический шум не то радио, не то ТиВи. Обрадованный Никита вскрикнул: «Натан! Найоми!» — и устремился к выходу из библиотеки. Мы последовали за ним… И оказались именно в главной гостиной. И там был камин, у которого я предлагал Никите встречаться после писательских трудов. Со второго этажа в гостиную спускалась красивая лестница темно-красного дерева, и по ней двигалась вниз женщина с седыми волосами. В темном платье-балахоне до пят.