Воскрешение Лазаря - Владимир Шаров Страница 25

Сон о Гамлете. Наверное, ты помнишь, что примерно за полгода до войны мы вчетвером: ты, Катя, Федор и я – смотрели его в театре Одеон. Был очень хороший режиссер, если память не изменяет, его фамилия Редвуд, и английская труппа из знаменитого Шекспировского театра. В общем, сделано было на совесть, хотя, на мой взгляд, чересчур канонично, я даже на сей счет высказался, но поддержки не получил. Вам, наоборот, понравилось, что это во всех смыслах первоисточник. А я тогда ходил в театры чаще, чем вы, привык к разного рода революционным трактовкам, здесь подобного не было и в помине. Про постановку Редвуда я скоро и думать забыл, но вчера ты вдруг приходишь и даешь мне совершенно новое объяснение пьесы.

Во сне мы смотрим ту же постановку: красивые костюмы, красивые декорации. Финал: все, кто готовил смерть старого короля: и Гонерилья, и его брат – убиты. Король может торжествовать: зло не осталось безнаказанным, он отмщен, и торжествовать может Фортинбрас, который идет с войском к Копенгагену и через несколько дней займет трон своего дальнего родственника. И тут ты мне говоришь, что пьеса именно об этом: в ней два победителя – Фортинбрас и старый король, который с самого начала желал смерти сына. Воин Фортинбрас, а не Гамлет – истинный наследник трона датских королей, Гамлет же – сын убившей мужа Гонерильи, для отца чужой. Он человек другого времени и другой жизни, других традиций и других нравов, в сущности, он куда ближе к дяде. Достанься трон ему, Дания бы уже не была прежней, он бы не сохранил то, что дорого его отцу, составляло его жизнь. Университет, книги, тамошних друзей Гамлет ценит куда больше, чем воинскую доблесть, чем власть. И еще: он никого не готов убивать. Старый король взывает к нему, требует отмщения, а он, сколько можно, уклоняется.

Но и Фортинбрасу надо доказать, что он имеет право на трон, что он настоящий солдат, честный, храбрый, удачливый. За месяц до развязки Фортинбрас проходит Данию, в которой смута, неурядицы, власть подносится ему буквально на блюдечке, однако он сказал, что идет в Польшу и своего слова не нарушит. Пока он выигрывает там одно сражение за другим, старый король расчищает ему путь к трону. Никто не должен иметь право сказать, что Фортинбрас посягнул на чужое. Изощренно, искусно король стравливает эту совсем не норманнскую, скорее италийскую культуру интриг и театров, быстрых ядов и долгих разговоров. Будто удачливый ученик знаменитых Медичи, он делает так, что враждебная, ненавистная ему жизнь сама себя изничтожает и пустой трон достается тому, кому и должно, – Фортинбрасу.

Здесь снова вмешиваешься ты и объясняешь, что царь Александр II Освободитель был неправильным, незаконным царем, и жизнь, которая при нем начала строиться, была изменой, предательством старой русской жизни. Испокон века мы жили в стране, исполненной духа, для и ради этого жили, а он поманил, соблазнил своих подданных жить для себя, не думая о Боге, жить, как каждому из них нравится. Народ, считая его помазанником Божьим, поверил ему и за ним пошел. Вся жизнь после 1861 года была дьявольским наваждением, была искушением и грехом, и лишь с октября семнадцатого года, с коммунистов началось очищение. Да, Ната, теперь я больше, чем когда-либо раньше, уверен, что именно Господь перессорил всех сильных во Израиле от царя до деревенского кулака, чтобы власть сама далась в руки большевикам, ее и захватывать было не надо. Большевики есть всамделишные, по праву, наследники старой России, настоящей России, и пока они, не жалея сил, будут звать народ к высокому, готовы будут принудить народ к высокому, власть их останется законной.

Ната, я тебе пишу о чужих Редвудах и Шекспирах, естественно, получается темно, невнятно, Англия все же не Россия, а тут вчера в деревне я услышал, как после моего выступления один крестьянин объяснял другому, что в 1861 году фараон (так!) Александр II, убоявшись Господа и вняв словам умных советников, отпустил избранный народ (имеются в виду крестьяне) в пустыню молиться. Однако потом снова стал слушаться злых людей и не дал народу уйти со всем его скарбом и со стадами (наверное, он говорил о выкупных платежах, которые крестьяне еще 25 лет должны были платить за свою землю). Следующие 56 лет были названы временем блуждания по пустыне, когда народ постепенно переставал быть рабом, нарождались новые поколения, никогда рабства не знавшие. И вот настал семнадцатый год, пришло время завоевания Палестины, Земли, обетованной народу Богом, которая течет молоком и медом, – время начала коммунизма. Целую. Коля. 23 апреля 1921 г.

Анечка, милая, в последнем письме ты меня спросила про прежнюю келейницу отца Феогноста Катю. Кто она и что, вообще какой была. Сам я видел ее лишь пару раз, и запомнилась она одним. Ее будто не было, ходила она неслышно, чуть не подкрадывалась, так же незаметно делала, что отцу Феогносту было нужно. Поначалу мне это ее умение тушеваться и все равно все видеть и везде успевать очень не понравилось, казалось, что я под контролем и наблюдением. Потом понял, что не прав. Единственным, кто для Кати существовал, был отец Феогност, за ним она, может, и вправду следила, но я, да и другие были ей безразличны. В общем, она, наверное, походила на то, что в старые времена называлось отлично вышколенной прислугой. Но прислугой Катя, конечно, не была, просто она считала, что без нее Феогност не проживет и одного дня, а без Феогноста, в свою очередь, не выживет мир.

Самостоятельно, отдельно Кати не было, она была тем придатком Феогноста, той его оболочкой, что давала ему возможность существовать. Не думаю, что такой расклад установил он. Несомненно, человеком Феогност был сильным, и если бы захотел, сумел Катю придавить, но я уверен, что тут он ни при чем. Да и тетка говорила, что их субординацию от начала до конца выстроила сама Катя. Уже после смерти Феогноста тетка мне однажды сказала, что то, как он прожил жизнь, это все Катя, это она его вела. Сказала зло, явно ревнуя.

Твоя двоюродная бабка и моя тетка вообще была женщиной непростой, и ее, конечно, бесило, что здесь она поставлена в чужую колею, в сторону не сделать и шага. Она любила отца Феогноста, не меньше Кати была ему предана, но понимала, что ей оставили одно – по мере сил и таланта быть копией самой Кати, как бы ее продолжать. Катя так устроила, что ее нет, а отец Феогност будет требовать, чтобы все делалось, будто она по-прежнему жива. Иногда, по-моему, тетка просто с ума сходила от того, что должна Катю играть, а еще больше, что на эту роль она Катей же и назначена. Отец Феогност ей сразу сказал, что Катя еще за полгода до смерти говорила, кто ее заменит, претенденток много, но он может не перебирать, лучше тетки никого не найдешь. В последний год жизни Катя по-настоящему готовила себе замену. Она уже знала, что жить ей осталось немного, она была врачом, умела говорить с другими врачами, никто ничего от нее не скрывал, в итоге она знала, и когда умрет, и в каком состоянии будет последние три-четыре месяца перед кончиной. Она рассчитала очень точно, успела загодя и с теткой, и место нашла, где будет лежать, в общем, что только могла – уладила, отдала долги, и все равно умирала она тяжело, дни напролет плакала, боялась оставить отца Феогноста одного. Тетке она говорила, что всегда думала, что им надо с отцом Феогностом умереть вместе, вместе жили, вместе и умереть, но так подгадать трудно, если же не получится, то лучше, чтобы отец Феогност умер раньше, потому что ему без нее не справиться.