На черной лестнице - Роман Сенчин Страница 25

Пыльная полутьма за окнами сменилась ярким светом. Поезд ворвался на станцию. Затрещали динамики, предвещая объявление.

– Станция «Тимирязевская».

Какой уверенный голос! Ни капли сомнения. А ведь теоретически поезд может проскочить мимо, сбиться с маршрута, сойти с рельсов. Конечно, да, он благополучно выгрузит и заберет пассажиров, продолжит путь по серой ветке. Как же иначе?

Остановились. Носатая вышла из поезда и зашагала куда ей нужно. Юрий Сергеевич проводил ее взглядом, но следовать за ней ему теперь не хотелось. Очень хотелось одного – скорее добраться до института, снять куртку на кафедре, переброситься парой слов с коллегами и… «А разве там это пройдет? – тут же усомнился он. – Разве там не появятся новые идиотские желания?» Вряд ли это кончится просто так… И, будто в подтверждение, левая рука зазудела, вспомнив о близости оттопыренного кармана.

Вошли несколько человек. На свободное место, где сидела девушка, шлепнулся коренастый парень в туго обтягивающей круглую голову шапочке. Лицо бандитское, глаза бесцеремонно тормошат соседей по вагону, точно выискивая объект, к которому можно привязаться и дать по зубам.

«Вот он! – крикнуло внутри Ташевского. – Вот он и появился. Этот!..»

Юрий Сергеевич поспешно убрал с парня взгляд, вперился в ближайшую наклейку-рекламу, стал читать то, что на ней написано.

С жестким хлопком сомкнулись двери, что-то зашипело под днищем поезда, и после толчка он тронулся; колеса стучали все торопливее, станция промелькнула и – снова узкий полутемный туннель, какие-то бесконечные шланги и кабели на стенах.

«ТАРРАГОНА – чудесный шоколад из Швеции, – специально медленно, вдумчиво, почти шепотом читал рекламу Ташевский. – ТАРРАГОНА обладает совершенно невероятными свойствами: она способна повышать настроение…» Но мысли брали свое: «Скоро следующая станция, хорошо… Как же он плетется!.. Неужели все из-за глаз?.. А ведь они опять все на меня смотрят! Готовятся…» Страшно, страшно оторваться от рекламки и оглядеться; Юрий Сергеевич изо всех сил цепляется за текст о шоколаде: «Даже если моросит противный дождик, завтра – трудный день, и вообще…». Слева зашевелился старичок, снова острый запах духов. И Юрий Сергеевич потерял рекламу, повернул к соседу лицо.

Старичок, видимо, только что спрятал блокнот в сумку и снял очки. Теперь он сидел, прикрыв глаза, чинно сложив руки на животе, зажав очки между пальцами… А карман все так же оттопырен! Что ж он думает?..

…Рука Ташевского, не заботясь об осторожности, не слушая разума, сунулась в карман и вытащила часы.

Некоторое время Юрий Сергеевич с детским интересом разглядывал узор на крышке – сплетение серебряных веточек вокруг какого-то незнакомого ему герба. Потом нашел кнопочку и нажал… Крышка отскочила, раздалась мелодия, отчетливо слышимая даже сквозь завывание бегущего поезда. Что же все-таки за мелодия? Такая знакомая.

«П-позвольте! – судорожно нацепляя очки, заикаясь, хрипит старичок. – Что з-за безобразие?!»

Юрий Сергеевич смотрит на него: оглупевшее от изумления и возмущения лицо, линялые глаза, смешно увеличенные стеклами очков. Нижняя челюсть отвисла, видны длинные зубы, желтые, ломкие, словно вываренные кости, и шевелящийся синеватый язык. Юрий Сергеевич хохочет, чуть не опрокидывается на тихую соседку справа. Но смех приводит старичка в чувство, он хватает Ташевского за руку, где часы, царапает ее, пытается разжать пальцы.

«Отдай! – продолжает хрипеть, до сих пор не сообразив, что можно кричать, звать на помощь. – От-дай, с-с…»

Кулак Ташевского впечатывается ему в висок. Дужка очков ломается, проволочка впивается в кожу; что-то хрустит у старичка в голове, она отлетает на подоконник, стукается об него. Рука перестает бороться за часы, обмякает. «Какая легкость!» – успевает с удивлением обрадоваться Ташевский, и тут же его стягивают с сиденья, бросают в проход, на грязный пол. Заламывают руки, куртка трещит под мышками. Вырываться бесполезно – над ним несколько человек. Держат крепко, как многотонные камни.

«А-а-ай! – визжит какая-то женщина, точно это ее пришибли. – Вы видали?!»

«Старикана проверьте, – командует парень, что сидит на Ташевском. – Нехило он ему приложил».

«Да уж…»

Юрию Сергеевичу легко и почти радостно. «К тому и шло, – постукивает в голове, – к тому и шло». Щекой он чувствует шершавый от грязи и песка пол, это неприятно, но приподнять голову лень. Теперь ему ничего не хочется. Совсем ничего. Он зажмуривает глаза и расслабляется. «Сумеречное состояние, – вспомнился вдруг медицинский, кажется, термин, и Ташевский с удовольствием беззвучно повторяет: – Сумеречное состояние. Хе-хе…»

Сверху суета и возня, обсуждение, смакование случившегося. Восклицания, вздохи, междометия.

«Милицию надо», – объявляет кто-то тоном специалиста.

Ему таким же тоном в ответ:

«Сейчас станция будет, найдем».

«Как там старик-то?» – голос сидящего на Ташевском.

«Не шевелится. И глаза… глаза открыты!»

«Не дышит».

«Может, шок?»

«Искусственное дыхание надо! Как его делают, кто знает?»

«Да какое дыхание тут… Наповал».

«Н-ну, парень, – с веселинкой говорит Юрию Сергеевичу сидящий на нем, – я тебе не завидую». – И еще круче заламывает его правую руку; руку прокалывает боль, но даже стонать Ташевскому не хочется. «Пусть делают что хотят, – вяло, почти сквозь дрему думает он, – а я свое сделал. Значит, это надо было…»

«За что он так его?» – интересуется кто-то.

«Да хрен их разберет».

«Я, я видела! – отзывается с готовностью женщина (Ташевский уверен – голос принадлежит той грузной, в идиотских сапожках). – Он часы у этого вытащил, да вот они!..»

«Не трогать! Сдурели, что ли?!»

«Машинистам надо сообщить, – вспоминает один из мужчин. – Где их эта связь?»

«Сообщите ясно, чтоб задержались. А то ведь не успеешь… они сразу дальше…»

«Как – задержать? У меня работа!»

«Тут человека хлопнули, какая работа…»

Люди одновременно замолкают. Юрию Сергеевичу становится интересно, почему они замолчали. Он открывает глаза, хочет поднять голову, но ее тут же прижимают обратно к полу.

«Лежи смирно! Не дрыгайся!»

«Алло, алло! – крик издалека. – Товарищ машинист! У нас тут случилось… драка! Кажется, человека, это самое… А? Человека убили! А?.. Да, да, хорошо… – И кричавший докладывает пассажирам, словно удивительно важную новость: – Сейчас станция будет!»

«И слава богу, слава богу!» – дружно радуются пассажиры.

Ташевский усмехается: «Как они оживились-то! Сбились в дружную стаю, только появилась угроза. Скрутили… Я – угроза! Но мне конец… У-у, всех вас надо…»

– Гады, – прошипел он вслух с бесконечным презрением, презрением попавшего в капкан зверя; напрягся, собрал силы и поднялся с сиденья, выпутался из своего бреда.