Клон-кадр - Павел Тетерский Страница 25

— Уже думал об этом. Но я не видел никаких пикселей. Я очень долго вглядывался. Специально. Головой вертел, оборачивался резко. И так далее.

Клон дышит на очки и протирает их адиком (бомбер — уже давно — в рюкзаке: сегодня довольно жарко). Потом: снимает бейсболку, расстегивает рюкзак, запихивает бейсболку внутрь, застегивает рюкзак. Я вдруг — на секунду, не дольше — представляю, что передо мной не тот Клон, которого я уже два года вижу в основном по ящику и в таблоидах. Что вместо надменной популярной рожи — лицо другого, того Клона. Который может в момент моего отсутствия ломануться ночью на другой конец города, чтобы проверить наличие в квартире моей суицидально настроенной сестренки, подозрительно долго не снимающей телефонную трубку. В нашей общей биографии было и такое. И многое другое… Но это — иллюзия. Точно знаю. Люди меняются, причем только в одну сторону.

— Ты меня не понял, — морщится Клон. — Я же сказал: речь идет об очень маленьких пикселях. Таких, которые невидимы для глаза.

Никак не могу абстрагироваться от мыслей о Клоне. Клон: как и все не обделенные головным мозгом молодые люди приграничного с двадцатью годами возраста, он мечтал оставить царапину на земном шарике, а получил Зерга, Зорга и паранойю. Паранойя — это когда для того, чтобы протереть очки, тебе приходится доставать из рюкзака и цеплять на башку бейсболку. Я ему почти сочувствую, почти готов его пожалеть — вот в чем загвоздка.

Это четвертая причина никогда не встречаться с бывшими друзьями. С ними носишься, как с собственными детьми: какими бы ублюдками и моральными уродами они ни оказались, в каком-то потаенном (воображаемом) углу вашего сознания они остаются прежними. В данном случае: верными, правильными. Настоящими. Зависимыми от вас и вызывающими у вас зависимость. И если это выберется из своего угла — тогда вы рискуете потерять остатки самоуважения, а то и пойти как соучастник.

Это не родительская любовь, которая заставляет вполне нормальных людей пост-акме-возраста носить передачки серийным убийцам (специализация: старики, женщины и дети). Не она, но примерно из той же серии.

Стоп: не хочу об этом думать. Ненавижу собственную слабость. Чтобы отвлечься, нащупываю в кармане зажигалку «Федор» (другой рукой — поправляю ремень, обвернутый вокруг пояса: зачем??), закуриваю, потом — говорю:

— Очень маленькие пиксели, невидимые для глаза, — это молекулы. Не хочешь же ты сказать, что кто-то смог создать виртуальные молекулы?

Машины едут в сторону Нового Арбата чинно, неспешно: час пик (в Москве — круглосуточный час пик). Когда в начале весны, по окончании зимней спячки, люди начинают открывать автомобильные окна, чтобы ощутить поток температурных перемен у себя на лицах, улицы наполняются дополнительными звуками. Музыка города — это не только индастриал, а еще и совокупность всех нот, которые в определенный момент времени извергаются в пространство из недр всех машин, в которых (стандартно или опционально) предусмотрена магнитола. (Это 99 % всего автопарка, если вам интересно: все машины, кроме затерявшихся во времени «Запорожцев» и некоторых особо малых автомобилей для инвалидов, вроде серпуховского варианта «Оки».)

Когда эйфория проходит, музыка города несет потери: окна закрываются. Не все, а только в тех машинах, которые оборудованы кондиционерами. В такую погоду, как сейчас, наличие кондиционера в машине выпаливается с полпинка: есть кондишен — все окна закрыты, нет — открывай и пытайся получить ветер в харю на средней пробочной скорости десять километров в час.

Нам навстречу степенно движется авто шлаковая «Нива» (не «шевронива», а «классика»). Кондишена — нет, окна — открыты. Из окон: хит пятилетней давности, «На что вы готовы ради этого говна» (ремикс диджея Грува: голос Ролана Факинбегра, наложенный на незамысловатый лайт-хаус бит). Почему по радио так часто крутят старье?

— Кто знает, кто знает, — машет головой Клон. — Кто знает, ведь рано или поздно кто-нибудь должен к этому прийти.

Еще до того как мы с Клоном перестали быть глупыми друзьями из книжек подростковых писателей романтической середины прошлого века, я перестал задумываться над его словами. Я хочу сказать: когда началась вся эта движуха с популяризацией, его слова начали постепенно терять вес (как и все пиар-слова, а он уже не мог без пиар-слов — даже в обществе глупых друзей). А потом их вес вообще сошел на нет.

Тем не менее: я задумываюсь. Все действительно движется к этому. Виртуальная реальность, не отличимая от настоящей — венец всей умственно-прикладной деятельности человечества. Вы никогда не придумаете ничего совершеннее этого. Вы можете создать сверхскоростные поезда и запустить спутник весом с Землю, но все они будут подчиняться законам, созданным до вас. А слабо вам — создать свои собственные законы?

— Если бы все люди земли, — говорю я, отщелкивая окурок под колеса «Нивы» с битующим Грувом, — заморочились на том, чтобы создать один кубический метр такого, блядь, квеста — хрен бы у них что получилось, Клон. На это не хватило бы жизни. Каждому пришлось бы отвечать за несколько миллиардов пикселей.

— Дело техники, — гнет свое Клон. — Откуда ты знаешь, как Бог создавал нашу реальность? Я не удивлюсь, если выяснится, что вся его роль свелась к тому, чтобы сделать один-единственный клик компьютерной мышкой.

— Теософских диспутов от меня не жди, Клон, я не люблю лезть в дебри. Хотя, конечно, странно слышать такие речи от истого христианина вроде тебя — ну да хрен с ним. Если ты все знаешь, ответь мне лучше на два вопроса. Первый: внутри этого сраного шапито я пробежал путь, намного больший, чем его диаметр. И второй: да, можно создать визуальную, слуховую и даже обонятельную иллюзию, но как быть с осязательной? Посмотри на мои руки, Клон. Я чувствовал ими каждую отметеленную морду. Честное слово.

О руках: вся проблема заключалась в том, что я разбил их еще до этого кино. Боль чувствовалась, но неизвестно, остались ли ссадины. Иначе все выглядело бы проще. Во всяком случае, я хотя бы смог точно сказать, на что воздействовал фильм: непосредственно на мое тело или на участок мозга, отвечающий за восприятие болевых ощущений.

Хотя нет. Была еще левая рука. Во время фильма она ныла и плохо двигалась (я так и не выяснил почему), а сейчас она в полном порядке. По всему выходило, что воздействию подверглись подсознание и нервные центры. Все реально складывалось в весьма правдоподобную мозаику.

— Это несложно. — Клон (почему-то) из-под очков устремляет взгляд на вопросительный знак памятника Достоевскому так, как будто именно он собирается дать ему ответы на все вопросы, вывести на монитор или запустить бегущей строкой, лазерными буковками по сгорбленной бронзе. — Все упирается в шарообразную форму. Если допустить, что шар способен равномерно крутиться под воздействием твоих шагов, то пространство внутри него станет действительно неограниченным. А ты будешь кем-то вроде белки в колесе, только в 3D-формате.

— X… там, Клон. Чтобы сам шар при этом не перемещался, его надо к чему-нибудь крепить. Так же, как в случае с белкой — у ее колеса есть ось. А если есть ось, то шар сможет вращаться не во все стороны, а только вокруг нее. Да, если я начну ходить вперед-назад, он будет крутиться под действием моих ног, но стоит мне начать перемещаться под девяносто градусов направо или налево — никакого движения не произойдет, и я просто пойду в гору. А когда подъем начнет зашкаливать — скачусь вниз.