Maxximum Exxtremum - Алексей А. Шепелев Страница 25

14.

ОФ, как всегда, отрубился одним из первых, дед сухо распрощался и ушёл, я был тоже плох и решил тоже как-нибудь заснуть, а для этого прослушать что-нибудь из серии «бродить по сказочным мирам», например, CAN.

Только я начал начинать засыпать, в каких-то тёплых тонах представляя об Уть-уть — стук в дверь — вскакиваю — дед пидор вернулся, думаю — смотрю: Репинка. Она довольно осмотрела место происшествия, выслушала мой эмоциональный отчёт и выговор ей, на что не менее довольно сказала: «Мы решили над вами подколоть», а затем сообщила, что сегодня на факе какое-то мероприятие у «психов» (в нашем корпусе всего два факультета: наш и психфак, где учится Уть-уть), будет дискотека, и я, как вы поняли, по известным причинам ещё месяц назад предвкушал поход туда…

Было муторно, всё болело, клонило в сон, но я решил идти. Да не один, а с О. Фроловым. Я встал, расправил ещё немного чайник и поставил его. Разбудить этого сегрегата — дело невыполнимое, но профанка Репа подсобила мне водою, да он ещё не так долго спал, а следовательно, не так далеко ушёл в «сказочные миры» и французскую революцию — или просто не очень много выпили. Репа ощупала ему голову, найдя две шишки, потом зачем-то и мою, найдя несколько седых волос, пообещала что «всё будет», а О’Фролову, пожелавшему большей конкретики, была обещана бутылка пива; она также посоветовала взять с собой «мыльницу».

Вскоре недалеко от нас образовалась группка выпивающих — это вроде были «психи», но видимо с младших курсов, поскольку мы их не знали. Там были три девушки. Я присматривался в полутьме к одной из них — словно непонятно зачем попавшей в эту глухомань француженке — высокой девушке в элегантном светло-розовом или бежевом пальтишке, слыша вульгаризированный смешок, грубоватый вокал, какие-то «не наши» интонации, из-за которых и сами слова не разобрать — и не верил своим глазам и ушам: неужели это она?! Ей дают пластиковый стаканчик, она берёт, ей наливают водки, она опрокидывает, запивая её из полторашки, кажется, с тархуном. Привычная картина — но это же она — Уть-уть?! И не раз…

— Уть-уть, что ль, Лёнь, да? — громко поинтересовалась Репа.

— Кажется, это она, — вздохнул я.

— Мила Йовович, блять, — закашлялся ОФ, коверкая ударенье, предвкушая мою реакцию, — шлюха Бессона! Я бы даже сказал: Бессовестная, Без Сна, Без Носа — вспомним Гоголя, хгы-гы!

— Ничего, нормальная чикса, — продолжая комедь, одобрила Репа, — жрёть что твой Санич! — и подтолкнула меня под локоть с бутылкой: — Иди, Лёня, познакомься, что ли — ты ведь тоже жрёшь и к тому же гениален…

Я вскочил, выхлестав четверть баттла из горла, схватил рейку, которые в изобилии валялись рядом, и накинулся на Репу, пару раз протянув её по хребтине. Она тоже схватила палку, вооружился также и О’Фролов, чрезвычайно сильно оскорблённый тем, что я допил последнее — мы стали драться на всю дурачую катушку — били друг друга со всего замаха и чем попало — толстыми рейками с острыми краями и с торчащими гвоздями — они с треском ломались, разлетаясь во все стороны, мы хватали новые — прыгали, крутились, орали, фехтовали так, как будто снимались в кино и невзначай переместились в его героическую реальность или внутрь компьютерной игрушки.

Зрители немного понаблюдали впотьмах, и ушли от греха. (Нам было не до них, но, слава богу, мы скоро закончили: я валялся головой вниз между какими-то огромными валунами, и две острые рейки упирались мне в горло.)

— Сдаюсь! — неподдельно вопил я, — всё, сдаюсь!

— Проси прощения.

— Сыночек, прости! Дядь Саша, прости…

— Говори: «Я педрильня!»

— Я педрильня! Я! — Они это одобрили смехом.

— Говори: «Уть-уть — сука». — Расслабившись, они отвели палки в сторону, я резко дёрнул за одну — Репа не успела отпустить — свалилась на меня, треснувшись лбом об камень; в этот момент я саданул растерявшемуся Д’О’Фролову по коленной чашечке.

Вырваться мне всё же не удалось, я был подвергнут жестоким избиениям и пыткам — благо, что недолгим — всего-то пришлось несколько раз повторить, что «Уть-уть — сука» и что «Ministry как садо-мазохисты говно» (фразы были уже опробованы: когда я бывал у Репинки дома и просил её отрезать кусочек колбасы, она даром выдавала только один, очень тонкий, а за последующие, кстати, ничуть не более толстые, требовала говорить нечто пакостное о моих светлых идеалах — на «я-педрильню» я сразу согласился, а вот на «Уть-уть — проститутка» и «Ministry — говно» ни в какую, и при этом так униженно-настойчиво умолял о колбасе, что Репа решила пойти на компромисс и изобрела некие эвфемизмы), после чего был отпущен.

Мы забрали брошенный на пятачке магнитофончик и пошли в институт.

15.

Дискотека была уже в разгаре — мы встали у сортира, курили и неодобрительно смотрели на всё это безобразие — виляя бёдрами и по-восточному вскинув ручки, все образовывали даже некоторый хоровод — это «психи» всё демонстрировали свои кретинические психоштучки на практике — «психологическое единство коллектива» — «хотя мы и хорошо учимся, изучаем сложные науки, например, психолингвистику и гештальтпсихологию, нечто человеческое и нам не чуждо» — короче, «все отдыхаем в кайф»… На наших баб и распоясавшихся, нажравшихся в полнейший сракатан зелёных мы даже и не стали смотреть…

«У вас своя дискотека, у нас своя!» — провозгласила Репинка, и мы двинулись в ближайшую аудиторию — не лекционную, а маленькую — она оказалась открытой. Сдвинули столы, включили «мыльницу», выключили свет…

Обарахтали весь «Californication», громко подпевая и не стесняясь в движениях. Пару раз кто-то совался, видимо, пытаясь уединится, мы орали: «Блять, в рот ябать!» и они исчезали. Лишь только когда закончилась вся кассета «Ред-хотов», хитрая Реподиджейка достала свою кассету, где на одной стороне ремиксы Резнора “Further Down The Spiral” (Коробковец как-то говорит: «Дай послушать это… «Отцовскую спираль»!), а на другой ремиксы с саундтрэка «Спауна»! Ох и расшиблись же мы!..

Мало того — О’Фролов нассал в угол, а потом и мы тоже — каждый в свой. Вообще мы не стесняясь харкались, а также поскидывали с себя свитера и майки, позакатывали штаны, вдобавок каждый, приплясывая, ещё что-то писал огромным комком мела, расшибая его… Это я к тому, что на самом интересном месте нас прервали — зашли и включили свет — это был наш куратор, замдекана по какой-то там культмассовой работе Ирина Борисовна, а с нею уборщица или вахтёрша.

Они увидели многое не очень потребное на филологическом… гм… в том числе и очень крупные, но совсем неразнообразные надписи «ХУЙ» на доске, на стенах, на столе и даже на офроловской куртке… «Мальчики», — начала она…

16.

Надо сказать, что за присущую ей не понять чем обусловленную жизнерадостность и мягкость — «мишутковость» — мы так и прозывали её Мишуткой; меня она считала серьёзным насосом, а О’Фролова — ахуительным насосом — поскольку на 1–2 курсах он активно участвовал во всех-всех факультетских мероприятиях: был звездой в КВНе, играл в группе «Большие Надежды», на театре, занимался, стыдно сказать, латино-американскими танцами…