Вишенка для Демона - Наталья Аверкиева Страница 25

— Но в нем на трассу нельзя! Меня неправильно поймут.

Куколка нахмурилась и перекривилась.

— Никакого автостопа! Поедешь на поезде, я дам тебе денег.

— Я не возьму.

— А я и спрашивать не буду.

Она колдовала надо мной больше часу: некоторые прядки завила, некоторые собрала гармошкой специальным утюжком, а оставшиеся и вовсе начесала. Выглядеть я стала странно и забавно. Но мне понравилось. Потом Куколка сделала макияж. Я открыла глаза и обомлела: из зеркала на меня смотрела очень прикольная стильная девушка с огромными кошачьими глазами. Из-за тоналки и румян форма лица совершенно изменилась, выделились скулы и ушли пухлые щечки. Она нанесла на губы блеск.

— Вот смотри, — провела кисточкой по брови. — У тебя очень хорошая линия бровей. Вот тут, в этом месте, скорректируешь и станешь вообще волшебной.

— Я такой никогда не была.

— Будешь. Какие твои годы!

Теперь мои фиолетовые колготки подходили под цвет заколки-зажима в волосах и к мерцающим теням. Куколка добавила несколько красных невидимок, и эмокид к выходу в свет был готов. Можно ехать, покорять трубадура. Вот теперь я настоящая трубадурочка! Он не устоит.

…Куколка засунула руки в карманы и недовольно скривилась. С ее стороны это было настоящим подвигом пойти в ту странную квартиру. Мы стояли перед дверью и нерешительно переминались с ноги на ногу. Хотелось побыстрее попасть в помещение из этого вонючего подъезда, но, помня о свинарнике за дверью, еще не известно, где лучше. Сам дом мы искали почти два часа. Я провела ее от метро дворами, как вел Кирилл, несколько раз заходила не туда, выходила, опять искала тот самый дом, тот самый подъезд, стояла перед дверью и уходила прочь. Не думала, что заблужусь в этих ужасных питерских лабиринтах. Куколка смеялась и шутила. Но я заметила, что она нервничает. И вот сейчас мы топтались перед нужной дверью, и я все никак не могла заставить себя толкнуть ее и встретиться с Кириллом. Как-то вот не придумала, что ему сказать.

— Звонок не работает? — Куколка нетерпеливо жала на черную кнопку.

— Здесь всегда открыто. — Опустила ручку вниз.

Дверь легко поддалась, впуская нас в квартиру. — Алена, — нервно дернулась я, — только здесь очень страшно.

— Надо было пистолет взять. Чего не сказала-то? — Она стала серьезной.

— У тебя есть пистолет?

— Газовый. Но выглядит, как настоящий. Один знакомый подарил.

— Это, конечно, спасет отца русской демократии, — хихикнула я.

В квартире царил полумрак, и откуда-то лилась восхитительная музыка. Куколка брезгливо морщилась и сжималась, изо всех сил стараясь ни до чего не дотрагиваться. Я же шла на звук. Кто-то пел. Голос очень красивый, сильный. Песня очень нежная. Я чувствовала, что это он, мой Поэт. В большой комнате сидели люди — на полу, на тонком подоконнике, на диване и табуретках. Человек десять. Мужчины и женщины. Никто не курил и не притрагивался к расставленным везде бутылкам, пивным банкам и чашкам. Все словно замерли, боясь пропустить даже ноту. Борис с гитарой расположился в кресле. Это он пел и играл, откинув голову назад и закрыв незрячие глаза. И его голос… Он мурашками бежал по моей коже, холодил ее, пробирался внутрь и тревожил сердце.

— Оглянись еще раз — что ты видишь вокруг? Те же стены…

Изъеденный памятью, светлый до боли миpок…

Здесь кто-то уходит, как птица, иль бритвой по венам

В поисках новых, ведущих за грани дорог.

В поисках новых миров, что встают пред глазами.

И пусть говорят: «Это сказка!» — ты помнишь, что быль…

Жестокая память опять возвращает сознанье

В иные края…

Небо…

Звезды…

Горячая пыль…

Такие, как ты, возносились до неба кострами,

Сливались со тьмой, чтобы вспыхнуть в легендах звездой.

Мечты и реальность сплелись, окруженные снами,

Тебя больше нет… Твои грезы пришли за тобой…

Гляди, вот твое отраженье в воде,

Дрожащей, как порванный лист…

И мир твоих грез тихо шепчет тебе:

«Здравствуй, эскапист».

Тебя новый мир затянул, как бездонное небо,

Метущийся разум обрел в иноземье покой.

И вот уж реальность течет, обращается в небыль,

Всей боли из сгинувших дней ты отныне чужой.

Средь песен и схваток теперь твоя жизнь закипела,

Средь боли от ран, заменившей ту боль, что в душе.

Вся серость тех сгинувших дней, как бумага сгорела,

Лишь где-то внутри все ж оставив укромное место себе…

И ты не поймешь, что тревожит тебя среди ночи —

Ты уж позабыл все, что было за гранью времен.

Но что-то внутри все же бьется, вернуть тебя хочет,

В тот мир, где по глупой ошибке ты был урожден.

Но глянь — вот твое отраженье в воде,

Дрожащей, как скомканный лист…

А грезы твои снова шепчут тебе:

«Ты наш, эскапист!»

— Очень рад, Варенька, что вы вернулись, — произнес Борис, едва в воздухе перестал звенеть последний аккорд.

Я вздрогнула и шарахнулась назад, наступив на Куколку. Все разом обернулись в нашу сторону. Он передал гитару Элизабет и поднялся нам навстречу. Сидящие на полу тут же начали убирать ноги с его пути и отползать в сторону.

— Очень красивая песня, — робко растянула я губы, не зная, что сказать. Кирилла среди этих людей не было.

— Эту песню написал Поэт, — улыбался он. — Прошу вас, проходите вместе с вашей подругой. У нас совершенно не страшно и вам не понадобится никакого пистолета.

Кукла дернулась так, словно ее ущипнули.

— Вы…

Я тоже смущенно смотрела на странного мужчину.

— Я слышу все, что говорят в этом доме. Прошу, присаживайтесь, — указал на диван, с которого тут же поднялось двое мужчин.

— Нет-нет, Борис, простите великодушно, — замотала я головой, подходя к нему и беря за руку. Пальцы теплые, мягкие. Он тут же скользнул кончиками по моему лицу и волосам.

— Вы сегодня прекрасно выглядите. Поэту бы понравилось.

— Где он? — спросила шепотом.

— Не знаю. Он ушел тогда за вами. Потом вернулся расстроенный. Вчера опять ушел и больше не приходил.

— Во сколько? — сердце гулко стучало в груди, отдаваясь в ушах. Ушел? Не вернулся? Ушел за мной!

— Думаю, это было часов в пять.

— Он не говорил, куда поехал? — спросила Куколка.

Борис повернулся на голос. Втянул воздух носом, словно пес, почуявший что-то вкусное.

— Нет, сударыня, не сказал.