Воспоминания выжившей - Дорис Лессинг Страница 25

Нелегко с ними было священникам и проповедникам. «Не копи себе в миру сокровищ» — каких, спрашивается, сокровищ, если у них и рубашки в собственности не было? «Не будь рабом привычки» — какой привычки? Разве что считать отсутствие всяких привычек своего рода привычкой. «Ближнего своего возлюби, как самого себя?» Этой благодатью обделенных они блистали в полной мере. В доме день и ночь калейдоскоп цветов глаз, волос, кожи, в атмосфере терпимость, щедрость, готовность понять и простить, которой не встретишь в «правильных» семействах — а если и встретишь, то лишь после громов и молний разносов и града упреков.

«Воздерживайся от излишеств?» Какие уж тут излишества…

«Чванства чуждайся, скромен будь и непритязателен?» Через пять минут после появления в доме Райанов любой представитель среднего класса схватился бы за телефон, чтобы связаться со своим адвокатом.

Безответственные и бесполезные, лишенные будущего, необразованные и не способные к получению образования — Райаны умели, конечно, прочитать и изобразить свою фамилию — бесправные, жившие милостыней, грязные, вонючие, завшивевшие, — чего ожидать, когда в одной кровати спят вперемешку пятеро существ разных возрастов, полов и даже биологических видов? Все, что старое общество считало отрицательным, нежелательным, можно было отнести к Райанам. Все, к чему стремилось старое общество, для Райанов оставалось недостижимым. Они и не пытались этого достичь.

Бедняги Райаны, обреченные, проклятые… Опасные, представлявшие угрозу нашему образу жизни… Счастливые, живущие сиюминутными интересами, забот не знающие, зависти достойные… Им нравилась их жизнь. Они нравились друг другу.

Но вот настало время злое… считавшееся злым. И тут Райаны и иже с ними вдруг предстали в ином свете. Некоторые из парней определились в возникшие во множестве военизированные образования, даже в полицию. А к ставшему господствующим скудному образу жизни, к бродячему и полубродячему существованию им не привыкать. Для них если что и изменилось, то только к лучшему. Плохое питание? Но они привыкли к нему и выжили. Неграмотность и необразованность? Они не мешают получать наслаждение от жизни, напротив… И уж во всяком случае Райаны оценивали реальность вернее, чем образованные — и даже высокоученые — представители среднего класса и истэблишмента, либо зарывавшие голову в песок и считавшие, что ничто вокруг не меняется, либо измышлявшие какие-то призрачные конструкции «реорганизации общества», «перестройки государственной системы».

Итак, многие «райаны» и некоторые Райаны растворились еще в старом обществе, а оставшиеся Райаны, описываемая мною семья, до сих пор существовала в составе матери и трех младших детей. Отец сложил голову по пьяной лавочке, старшие дети покинули город кроме двоих, служивших в полиции. Джун нашла место в коммуне Джеральда, там же частенько появлялся и ее младший братишка. В конце концов, «райаны» ведь представляли собой часть нашего общества, сформировавшего их. Они настолько же далеко отстояли от того, что должно было вскоре нагрянуть, от детской банды «из подполья», разрушившей дом Джеральда, как и — когда-то — от нас.

«Дом Джеральда» — я использую это выражение так же, как когда-то люди использовали термин «райаны» для обозначения образа жизни. Временного образа жизни. Собственно говоря, любой образ жизни носит временный характер.

Но пока он не отжил, к нему льнут, над ним работают. Эмили работала в доме Джеральда, который мне пришлось посетить. Едва мы с ней вернулись обратно в квартиру, как появилась Джун, сияя наигранной улыбкой. О воровстве она поначалу и не упоминала, обняла Хуго, принялась его тормошить. Глаза девочки обшаривали комнату, примечали вернувшуюся домой ее бывшую добычу, которой, впрочем, на виду осталось весьма немного. По большей части мы уже все попрятали в шкафы и кладовку. На стуле, однако, остался сверток выделанных шкурок. Глянув на пушнину, Джун как-то сморщилась и произнесла вымученно:

— Ну, все нормально, путем? Ваще, все нормально? — Она даже потрепала эти шкурки так же, как только что ерошила загривок Хуго.

Я чуть было не рассмеялась, но поймала хмурый взгляд Эмили, тут же перехватившей инициативу.

— Да, Джун, спасибо, все нормально.

Гостья просияла и снова обратилась ко мне, с трудом отведя взгляд от Эмили.

— П'шли к нам в гости. Джеральд разрешил, можно, все путем. Я сама его спросила.

— Спасибо, с удовольствием, — ответила я, посмотрев на Эмили. Она улыбнулась с видом заботливой матери или добросовестной наставницы.

Прелюдией к визиту стала беготня Эмили по квартире, мытье, расчесывание, одевание, макияж лица и подчеркивание фигуры, дабы в наиболее выгодном свете предстать перед Джеральдом, великим и могучим. Глаза Эмили, однако, оставались мрачными, обеспокоенными. Джун не спускала со своей старшей подруги, женщины-лидера, доверчивых глаз.

Втроем мы проследовали по загаженным рваной бумагой, пустыми банками, битыми бутылками и иной дрянью улицам. Путь лежал мимо высокого здания гостиницы, выстроенной во время последнего туристского бума. Я следила за тем, какой маршрут выберет Эмили. Выбор маршрута — тоже своеобразная характеристика индивида. Чтобы избежать потенциальных опасностей, связанных с тем или иным зданием или районом, человек может совершить изрядный обходной маневр. Один пройдет по улице, бодро обмениваясь приветствиями со встречными или завсегдатаями углов, другой прошмыгнет там же, скрючившись и стараясь остаться незамеченным. Эмили шагала свободной походкой, ничего не опасаясь, не обращая внимания на мусор под ногами. Снова я подивилась ее двойным стандартам. Дома она вела себя привередливо, а здесь ей все равно было, куда ногу ставить.

Гостиницу давным-давно заняли скваттеры — еще одно устаревшее слово. Мало кого интересовало, кто жил здесь в то время. Для проживания это здание, согласно проекту своему целиком зависящее от техники, представляло массу неудобств.

Я задрала голову, прищурилась, разглядывая силуэт и фасад. Высокое сооружение, можно сказать, чуть ли не небоскреб. Стекла выбиты почти повсеместно. Но в верхних этажах — соответствующие времени дополнения. Мелькают лопасти ветряного колеса, очевидно, приводящего в действие маломощный электрогенератор. Из других окон торчат панели, тускло отсвечивающие наборами солнечных элементов. И на вечных веревках вечные прищепки удерживают болтающееся на ветру разноцветное выстиранное белье.

Верхние этажи на фоне голубого ясного неба выглядели привлекательно, даже весело. Низ зарос горами выброшенного сверху мусора, отбросов и отходов всяческого рода, в которых прорыли проходы к входным дверям. Вонь… но я постаралась ее не заметить, ибо Эмили и Джун, похоже, и на самом деле ничего непривычного не ощущали.

Незадолго до того я была в этом здании, поднималась на самый верх, смотрела на город, не слишком изменившийся с тех пор, как перестали функционировать лифты и кондиционеры отеля. Я смотрела вниз и воображала, что вернулись старые времена, — кто только тогда этого не проделывал! Я сравнивала, сопоставляла, для чего требовались определенные усилия и уловки: «Это было так-то и так-то, верно? Да, это было именно так, а сейчас…» Осмотревшись, я обратила внимание, что для полной схожести недостает существенной детали: воздушного движения. С летного поля аэропорта в прежние времена то и дело взлетали реактивные самолеты, они господствовали в воздухе. Не успела я это подумать, как услыхала жужжание пчелы — не громче звучал мотор крохотного красного самолетика. Какая-то пародия на старые времена. Возможно, полицейский или армейский самолет, несущий какую-нибудь крупную шишку на какую-нибудь важнейшую конференцию. «Ситуация — конференция — резолюция…» — цирковая эквилибристика «трепачей», вершителей судеб народа. Но самолетик мне приглянулся, даже приподнял настроение.