Письма в Древний Китай - Герберт Розендорфер Страница 25

— Ваши слова, — сказал мне господин Ши-ми, — содержат очень суровую оценку верховных мандаринов, но нельзя не признать, что оценка эта справедлива.

Кстати, здесь таким образом выбирают не только верховных мандаринов, но и всех начальников, канцлеров, губернаторов и так далее, причем не только в А Мэй-ке, но во всех государствах, принявших эту систему, то есть в половине государств мира, и в стране Ба Вай тоже.

— Как же обстоит дело в другой половине?

— Там это проще, — сказал господин Ши-ми. — После смерти очередного верховного мандарина там начинается дворцовая смута. Один мандарин душит другого, подставляет ему ножку, выталкивает из окна — правда, по большей части лишь в переносном смысле, — и сильнейший наконец побеждает. Он-то и выходит на балкон, приветствуемый ликующими простолюдинами.

— А, — сказал я, — такая система мне знакома.

— Да, — согласился господин Ши-ми, — я так и думал. Однако и эта система, пожалуй, даже более той, первой, желает называться «народовластием». Поэтому о своей борьбе за власть тамошние мандарины предпочитают помалкивать и вообще ее отрицают.

Это мне тоже было понятно, и я привел слова великого мудреца с Абрикосового холма: «Управлять — это значит лгать».

Что ж, теперь, чтобы не делать нового отступления, я к этому лишь добавлю, что как одно, так и другое царство имеют по нескольку сравнительно небольших государств-союзников, и там, где сферы влияния обоих соприкасаются, они тоже возвели стену, подобную нашей Великой стене, только, по словам господина Ши-ми, не такую красивую. Есть и государства, малые и большие, которые не присоединились ни к той, ни к другой стороне. Впрочем, о большинстве из них, считает господин Ши-ми, следовало бы сказать: им хотелось бы не присоединяться к той или другой системе, а идти своим, независимым путем. Но это почти никогда не удается. Такие государства либо все равно оказываются в одном из двух лагерей, несмотря на все свои заверения, а то и искреннее убеждение в обратном, либо же не имеют в мире решительно никакого веса. Есть только одна страна, действительно не принадлежащая ни к одной из этих систем, и страна эта, что меня сильно обрадовало, наше Срединное царство, в котором тоже давно нет императора, а есть только верховный мандарин. На ее долю, сообщил господин Ши-ми, тоже выпали долгие годы унижений и хаоса, но теперь она восстановила свое могущество и снова стала великим Срединным царством. Верховный мандарин там теперь выбирается так же, как в стране Ло Си-яо, то есть путем уничтожения соперников, однако отношения между Срединным царством и этой порочной страной Ло Си-яо скорее враждебные, что, естественно, наполняет большой радостью, если не сказать злорадством, страну А Мэй-ка.

Такова, друг мой, несколько упрощенная, но тем не менее, как уверяет господин Ши-ми, истинная картина теперешнего мира.

Срединное царство, оказавшееся, таким образом, между двух враждебных лагерей, вынуждено (ради собственной безопасности) по возможности хранить в тайне все, что в нем действительно делается, говорится и задумывается. Что ж, это вполне разумно. Однако именно поэтому теперешние правящие мандарины — наши настоящие внуки, с нормальными носами, — не впускают в страну никого, кто хоть чем-нибудь их не устраивает. Я же, очевидно, не мог бы устроить их ни в каком отношении. Так что побывать в нынешнем Срединном царстве я не смогу. И потом, мне, как и предполагал господин Ши-ми, действительно было бы больно видеть, как там попирают ногами память великого Кун-цзы. Неужели учение мудреца с Абрикосового холма и вправду забыто в Срединном царстве?

— Увы, да, — подтвердил господин Ши-ми. Я прикрыл лицо руками. Хоть носы у наших потомков и не выросли, ума у них не прибавилось.

Поэтому я остаюсь здесь, в Минхэне. Это лучше и потому, что недалеко от госпожи Кай-кун. Я осторожно осведомился у господина Ши-ми, что он думает о возможности нашего второго к ней визита. Отвечал он уклончиво. Не хочу ни расспрашивать, ни торопить его. Посмотрим, что будет дальше. Если бы мне удалось сделать это, не обидев господина Ши-ми, я охотно покинул бы его дом и снял себе жилье где-нибудь в городе. Я уже достаточно овладел языком жителей Минхэня и ознакомился с их обычаями, чтобы прожить здесь без чьей-либо помощи, и думаю, что узнал от господина Ши-ми все, чему он мог научить меня — за что я безгранично ему благодарен, — так что узнать что-либо новое смогу теперь, лишь сменив обстановку.

Впрочем, и с этим лучше не торопиться, а посмотреть, что будет дальше. Письмо мое и так вышло очень длинным. Однако для меня оно очень важно. Сердечно приветствую тебя и остаюсь —

твой Гао-дай, мандарин и начальник

императорской Палаты поэтов,

именуемой «Двадцать девять

поросших мхом скал».