Закрытая книга - Гилберт Адэр Страница 25

— Да никак я не могла взять в толк, что за штуковина лежит на полу — только всего и сказала-то.

— «Между двумя мужчинами» — вы так сказали, верно?

— Ну да, меж них она и лежит.

— Но что же там за мужчины? На картине-то всего один.

— На какой такой картине?

— Которая на головоломке! Из кусочков составляется знаменитая картина!

— Ну, не знаю. Одно могу сказать: мужчин там двое, и точка. Да еще эта штуковина.

— Пойдемте со мной в гостиную.

— Что? Прямо сейчас?

— Да, сейчас. Это очень, очень важно.

— Ой, боже ж ты мой, да что я такого сказала-то? Ох, ну, так и быть. Погодите-ка.

— Скорее, пожалуйста.

— Иду, иду.

— Так, хорошо. Скажите мне, коробка здесь?

— Коробка? Какая коробка?

— Коробка с головоломкой. Я имею в виду коробку, в которой головоломку привезли.

— Нет… Нет, ничего такого не видать. И на столе нету.

— Ладно. Пускай. Посмотрите… Просто посмотрите на саму головоломку и опишите то, что видите.

— Да ради бога, лишь бы вы не блажили. Ну, там, стало быть, двое мужчин.

— Как они одеты?

— По-старинному. Один смахивает на Генриха Восьмого, только разве похудее будет. А второй вроде как священник. Католик небось.

— А про какую это штуку вы все толкуете? На полу которая.

— Ну, в том-то и дело. Говорю вам, не знаю. Вообще ни на что не похожа. Прямо никак не разберешь. Чего-то такое расплющенное, вроде лепешки, что ли…

— Расплющенное, вроде лепешки?..

А скажите, миссис Килбрайд, не череп ли это?

— Череп? Ну нет, ни в коем разе!

— Вы уверены? Слушайте, возьмите-ка меня за палец!

— За палец?

— Да! Вот за этот палец!

— Ладно, пожалуйста. И чего вы хотите, чтобы я с вашим пальцем сделала?

— Хочу, чтобы вы подвели его к этой, как вы выражаетесь, штуковине.

— Ну вот, уже в нее тычете.

— А теперь взгляните-ка сбоку. Не на палец, конечно, а на штуку эту. Взгляните на нее вот отсюда.

— Ладно, ладно, только не пихайте меня.

— Извините. Просто следите за движением моего пальца. Вы следите?

— Слежу, слежу.

— Что теперь скажете? Не может ли это быть изображением черепа?

— Что ж… вроде как и может. Может, и правда череп, если уж на то пошло. Но тогда скажу, что нарисован он, по-моему, не шибко здорово.

— Это не важно. Так, а прямо над этой штукой стол есть?

— Есть.

— А на столе лютня?

— Чего?

— Нечто вроде мандолины. На гитару похоже.

— Верно, верно.

— И глобус?

— Ага.

— Хорошо. Теперь последний вопрос. Если не ошибаюсь, эти двое мужчин стоят перед занавесью. Правильно?

— Да.

— Какого цвета занавесь?

— Зеленая.

— Верно, зеленая. Конечно же зеленая. Большое спасибо, миссис Килбрайд, очень вам благодарен. Больше я вас не задерживаю. Картина мне ясна. Ха, вот именно, картина мне ясна.

* * *

— Доброе утро, Пол.

— А, Джон, это вы. Доброе, доброе утречко вам. Хорошо спали?

— Неплохо. А вы?

— Я? О, прекрасно. Просто прекрасно.

— Впервые вижу, чтобы вы спустились сюда раньше меня.

— Впервые, значит?

— Да. Вы давно встали?

— С час назад. Утро было чудесное, и мне расхотелось валяться в постели.

— Утро было чудесное? Сейчас вообще-то небо затянуто тучами.

— Ну, а мне оно показалось чудесным. Слепому-то какая разница? Я уже встал. И, как говорится, рву постромки. По-стром-ки.

— Пойду поставлю чайник. Вам, наверное, до смерти хочется кофе.

Вот те на!

— В чем дело, Джон?

— Да тут полный кофейник кофе!

Это вы, Пол, его сварили?

— Я? Конечно нет. Вы же знаете, я совершенно беспомощен. Нет, если вам хочется кого-нибудь поблагодарить, благодарите миссис Килбрайд.

— Миссис Килбрайд?

— Да, кофе сварила миссис Килбрайд. Наливайте себе.

— Значит, миссис Килбрайд приходила сюда?

— Угу. Она что-то здесь забыла. Ах да, припоминаю, корзинку с шитьем. На самом деле, подозреваю, ей хотелось сунуть нос на кухню, а также в гостиную — посмотреть украдкой, что тут и как. Собственно, она сама в этом почти призналась.

— И что-нибудь ей пришлось не по вкусу?

— Трудно сказать. Мы просто поболтали о том о сем. А вы что же, кофе не пьете?

— Пью, конечно. Просто…

— Да?

— Пол, меня тяготит одна вещь; висит на душе как камень.

— Камень на душе, говорите?

— Да, я все хотел… хотел…

— Если на душе камень, то лучше, мой милый, его и не трогать: не ровён час сорвется, а нам это ни к чему.

— Я теперь уже очень хорошо изучил вас, Пол. Житье бок о бок с вами странным образом привело к тому, что и у меня… и у меня развилась невероятная чуткость, восприимчивость. Прямо как у слепого. Как у вас, собственно. Я начинаю улавливать… Выскочило… слово. Нюансы? Я начинаю улавливать нюансы лучше и быстрее, чем когда-либо прежде. Взять, к примеру, ваш тон. Теперь я подмечаю малейшие оттенки в вашем голосе. Знаете, ваша язвительность нередко весьма тяжеловесна, но бывает и очень тонкой. Тем не менее я воспринимаю ее тотчас же и, как правило, могу заранее сказать, что будет дальше. Ощущение такое, будто у меня выросли антенны, и теперь я слышу то, чего прежде не слышал. Не знаю, ясно ли я выражаюсь?

— Вы говорите вполне разумные вещи. Продолжайте.

— Вот хоть сегодня. Резкая нотка в вашем голосе дает мне ясно понять: что-то не так.

— А. И это означает?..

— Это, мне кажется, означает, что вам известно кое-что, чего я не знаю.

— Мне известна уйма вещей, которых вы не знаете.

— Тут не нужно быть семи пядей во лбу, Пол. Этот ваш тон плюс тот факт, что сюда приходила Миссис Килбрайд, — а мы ведь оба знаем, какая она трепушка… Может быть, я сам подставляю себя под удар, но готов держать пари — вам уже известно про головоломку.