За чертой - Кормак Маккарти Страница 25

Он думал, что она, не ровен час, вцепится в лопатку зубами, но она не стала. Закрыла рот. Облизнулась. Явственно сократились и расслабились глотательные мышцы. Когда она снова открыла рот, мясо было проглочено.

Когда она съела всю ту горстку кроличьего мяса, что он для нее приберег, он отшвырнул в сторону шкурку, вытер о траву и сунул в карман деревянную лопатку и пошел туда, где в последний раз видел коня. Тот, оказывается, спустился на половину склона и стоял в гуще сухой зимней травы; подобравшись к нему с уздечкой в руке, Билли привел его обратно в лагерь, поседлал, привязал веревку с волчицей к седельному рожку, сел верхом и, ведя за собой волчицу, поехал по тропе Кахон-Бонита к югу, все дальше в горы.

Ехал весь день. Волчица вроде даже стала проявлять интерес к окружающей местности: поднимала голову и оглядывала саванну, расходящуюся по сторонам мягкими увалами желтой травы с отдельными кустиками агавы лечугийи и постепенно понижающуюся к западу от боковых отрогов. На очередной гривке он останавливался, давал коню передышку, и тогда волчица скрывалась в придорожном бурьяне, присаживалась, пускала струйку, а потом оборачивалась понюхать лужицу. Первые попавшиеся по дороге путники шли на север, ведя в поводу нагруженных осликов; увидев всадника, они остановились в сотне ярдов, чтобы уступить ему дорогу. Скупо поприветствовали. Припав к земле, волчица вжалась в траву, вздыбив шерсть. И тут первый из осликов учуял ее запах.

Ноздри животного раскрылись, как две норы в мокрой грязи, а глаза сделались белыми и невидящими. Ослик прижал уши, наклонил голову и взбрыкнул обоими задними копытами, сбив с опоры переднюю ногу ослика, шедшего следующим. Тот с ревом упал рядом с тропой, и в мгновение ока развернулся форменный бедлам. Там и сям ослики стали рвать поводья и разбегаться по всему склону горы, словно вспугнутый выводок огромных куропаток, погонщики кидались за ними, те натыкались на деревья, теряли равновесие, падали, катились по склону, снова вставали и бежали дальше, грубый деревянный крепеж вьючных корзин трещал, сами корзины лопались, и из них, раскатываясь по всей горе, вываливались тюки каких-то шкур, одеяла и всевозможные прочие товары.

Конь Билли тоже хотел было понести, забил копытом, но Билли осадил его и отвязал от седельного рожка веревку лассо. Потому что волчица, кинувшись вниз с горы, уже обмоталась вокруг дерева; пришлось подъехать, освободить. К тому времени, когда он вернулся, волоча за собой одеревенело растопырившую ноги полубезумную волчицу, дорога была пуста, за исключением старухи и молоденькой девушки, которые сидели на обочине и сворачивали самокрутки, передавая друг дружке табак и обертки от кукурузных початков. Девушка была на год или на два моложе Билли, она прикурила от esclarajo, [74]передала ее старухе, выпустила дым, откинула голову и смело на него посмотрела.

Он свернул веревку кольцами, спешился, бросил поводья, повесил свернутую веревку на рожок седла и коснулся двумя пальцами поля шляпы.

— Buenos días, [75]— сказал он.

Ему кивнули, старшая женщина поприветствовала его в ответ. Девушка следила за ним глазами. Удерживая волчицу за веревку, он подошел к тому месту, где она скорчилась в бурьяне, стал на колени, поговорил с нею и вывел за ошейник обратно на дорогу.

— Es Americano, [76]— сказала старуха.

— Sí.

Она жадно затянулась самодельной сигаретой и прищурилась на него сквозь дым:

— ¿Es feroz la perra, по? [77]

— Bastante. [78]

На них были домотканые платья и грубой работы уарачи — сандалии из сыромятины и обрезков ремней на подметках из кусков автомобильной шины. Старуха кутала плечи в черную шаль rebozo, девчонка же в тонком ситцевом платье была чуть не голой. Цвет кожи у обеих был по-индейски темным, глаза угольно-черными, а курили они, как бедные едят — истово, словно молятся.

— Es una loba, [79]— сказал он.

— ¿Cómo? [80]— сказала старуха.

— Es una loba.

Старуха посмотрела на волчицу. Девушка посмотрела на волчицу, потом на старуху.

— ¿De veras? [81]— сказала старуха.

— Sí.

У девушки стало такое выражение лица, будто она сейчас вскочит и убежит, но старуха, увидев это, усмехнулась и успокоила ее: дескать, не бойся, кабальеро шутит. Сдвинув сигарету в уголок рта, она стала звать волчицу. Хлопать по земле — мол, подходи сюда.

— ¿Quépasó con la pata? [82]— спросила она.

Он пожал плечами. Объяснил, что она попалась в капкан. Далеко внизу на склоне горы раздавались крики погонщиков arrieros.

Старуха предложила угоститься табаком, но мальчик поблагодарил и отказался. Она пожала плечами. Он сказал, что просит простить его за неприятность с осликами, на что старуха ответила в том смысле, что просто арьерос оказались неопытны и проявили неумение управляться с животными. Сказала, что все нормальные мужчины в стране погибли во время революции, {21} остались одни tontos. [83]Сказала: мало того, у дураков только дураки и рождаются, и вот вам тому подтверждение, а поскольку производить потомство с ними могут только глупые женщины, потомство их обречено вдвойне. Еще раз затянувшись самокруткой, от которой оставался крохотный окурок, она дала ему упасть наземь и посмотрела с прищуром.

— ¿Me entiende? [84]— спросила она.

— Sí, claro. [85]

Она с интересом оглядела волчицу. Снова посмотрела на него. Один ее глаз был полуприкрыт — возможно, вследствие какой-то травмы, — но вид он придавал ей очень требовательный и бескомпромиссный.

— Va a parir, [86]— сказала она.