Мой белый - Ксения Буржская Страница 25

Главное желание в первый снег – разве может это не сработать?

Я пробовала этот фокус несколько лет подряд, и каждый раз получалось. Может быть, конечно, у меня с тех пор желания стали проще, но кто мог бы со мной поспорить? Я хотела поцеловать Леню и ждала снега, а снега все не было и не было.

Я все так же приходила на репетиции, и мы садились рядом, он что-то говорил, объяснял, а я не слушала, не понимала, будто он говорит на неведомом языке, потому что мне хотелось только одного: чтобы он до меня дотронулся. Я в мельчайших подробностях рассматривала его руки, пальцы, колени и шею. Мне страшно нравилось изучать его затылок, представляя, как здорово было бы обнять его ладонями за шею. Я думала о том, как весело было бы запрыгнуть ему на холку и как он обхватил бы мои ноги, прижав их к себе. Я думала о родинке на ключице, видимой через треугольный вырез футболки, о выцветшей татуировке с бумажным корабликом, которую хотелось накрыть рукой, а потом смотреть на нее сквозь пальцы, как в замочную скважину.

Я прожигала глазами бледные вены на его висках, я дышала рядом с ним, как собака на охоте – часто и глубоко, чтобы запомнить, набрать побольше в легкие, запастись его запахом, который тут же вызывал у меня асфиксию и цунами в области живота и ниже, – и мне хотелось воткнуть себе нож в живот, чтобы только избавиться от этого зудящего ощущения.

Я думала об этом и сгорала со стыда, представляя, как он меня обнимает, сжимает, просто держит за руку. Как он снимает с меня одежду, или, что уж там, – я сама снимаю свою одежду и встаю перед ним. И он говорит мне: ты совершенна.

Хотя я совсем не совершенна, даже близко.

Хотелось бы просто взять его за руку. Ощутить, как впиваются в кожу его массивные грубые кольца или стучат о мое колечко, которое Вера подарила мне на 15 лет.

Она сказала тогда: носи его, и все будет хорошо. Кольцо мне не очень понравилось, но я его ношу – я привыкла верить всему, что говорит Вера. Потому что я не помню, чтобы она хоть раз соврала мне.

Так вот – его руки. Как мне хотелось в них!

Ночью, в постели, я сама брала себя за руку, сама вела себя сквозь одеяло, майку и зловещую тишину, сама задыхалась в ватных сумерках и открыла то, ради чего все так стараются: я трогала себя так, как мне хотелось, чтобы он меня трогал, а точнее – так мне хотелось бы трогать его, – я научилась делать это молча и по-солдатски быстро, будто бы датчик движения мог уловить мою руку под одеялом и вызвать полицию нравов. Я крепко зажмуривалась, так что перед глазами мерцали желтые стереокруги, потом высвобождала его из себя, выталкивала, сердце мое билось, как мотылек о стекло, а я коротко выдыхала, потом открывала глаза, из которых тут же лились слезы отчаяния: нет, это был не он. Снова не он. Нет, глупое тело, я снова тебя обманула.

За эти полтора месяца он лишь один-единственный раз меня обнял. Это был порыв, случайное движение, как будто он мне наконец подчинился. Я твердила про себя: обними меня, обними меня, обними меня, и он, повинившись, коротко и быстро прижался ко мне, прощаясь после удачной репетиции, у меня подкосились ноги, и я повисла в воздухе, как пальто на крючке. Он этого, конечно же, не заметил. На мгновение его ладони соединились на моей спине, он ошеломительно пах своим сандалом и сигаретами, вечность прошла прежде, чем я смогла распрямиться и выдохнуть.

«Ты навсегда, – кричал мой внутренний голос. – Ты навсегда! Ты навсегда».

Он вышел в двери актового зала и исчез, а я осела на рассыпавшийся паркет, на стертые елочки, и, как после бессмысленного и болезненного оргазма, зарыдала из последних сил.

Хотя что тут такого страшного, если подумать?

Это всего лишь на всю жизнь.