Сезон отравленных плодов - Вера Богданова Страница 25

…Утром после завтрака Женя греется под пледом. Она не хочет никуда идти – снаружи серо. Она снова смотрит в телевизор, а там все та же скукота.

Кто-то, подслушав ее мысли, выводит ей полуденные новости про Сочи.

Крупные авиакатастрофы в российском небе, говорит ведущая. Накануне поздно вечером разбились два самолета: один следовал из Москвы в Волгоград, другой – из столицы в Сочи. По последним данным погибли девяносто человек…

Услышав слово «Сочи», Женя цепенеет. Смотрит на карту с нарисованными на ней самолетами и красными линиями их маршрутов. Все это выглядит ненастоящим – одни рисунки и слова, но ощущение игры, нелепого прикола исчезает, когда показывают поле, а в нем обломки самолета. Красные буханки пожарных машин, белые милицейские «девятки» с синей полосой, вертолет, трава, туман, снова обломки.

Женя берет в руки телефон, пролистывает номера до одного: ИЛЬЯ, обменялись перед его отъездом. Каким рейсом он летел? Какой авиакомпанией? Он говорил, просто она забыла.

«…из-за темноты и тумана поиски были осложнены, и лишь под утро с вертолета удалось установить место, а точнее, места падения фрагментов пассажирского лайнера…»

Что, если никто ей не ответит? Что, если на том конце только пепел и оплавленный корпус мобильного?

«…место катастрофы оцеплено. Здесь работают следователи прокуратуры, все тела пассажиров обнаружены, специалисты проводят работу по их идентификации…»

Что, если он в Сочи с Юлей? Тогда эта эсэмэс будет жалкой, от безнадежно влюбленной двоюродной сестры. Странной. Прилипчивой. Женя не хочет быть такой.

«…специалисты уверены, что все остальные тела находятся именно здесь, под обломками фюзеляжа…»

Уже Тульская область, снова поле, будто бы то же, мигалки, милиционеры, оцепление, спасатели, деревенский дом и очевидец – «еще потом два удара», говорит он, – крик петуха на фоне, и все это льется и льется из экрана, не давая сделать вдох.

Тряхнув головой, Женя решается и пишет.

привет. ты долетел?

Слова распадаются на сигналы, улетают, прыгают от вышки к вышке. Телефон молчит, он будто затаился. Женя держит его на колене, греет ладонью, пытается смотреть телевизор, но взгляд то и дело возвращается к черно-белому экрану размером со спичечный коробок.

Наконец телефон вспыхивает изнутри, ерзает по колену, затем еще раз.

нет, остался в Мск. ты как?

Будто разжимаются тиски, и Женя снова дышит. Все в порядке. Если он жив, то все в порядке.

нормально, пишет она. ты видел в новостях? самолет летел в Сочи и упал

да. сам в шоке, пишет он.

думаешь теракт? – спрашивает Женя.

скорее всего, одновременно два упали. могу позвонить?

Женя разрешает. Когда телефон звонит и из него звучит знакомый голос, сердце выгорает. Лопается лампочкой.

Илья говорит, что они все равно летели бы не «Сибирью». И все сорвалось, потому что они с Юлечкой поругались и расстались, отменили поездку. Позавчера она собрала вещи и съехала с квартиры, которую они снимали. Когда он говорит о Юле, в его голосе нет сожаления. Просто поссорились, поняли, что не созданы друг для друга, все к этому шло.

– Жаль. – Жене совсем не жаль, конечно. – Я имею в виду, жаль, что вы расстались, а не то, что…

– Я понял, – говорит Илья. – Ты что делаешь двадцать восьмого или, там, девятого? Если в Москве будешь, пойдем в кино?

Вот так вот просто. И Женя совершенно забывает о недавних страхах, о том, что выглядит влюбленной дурой, которая бежит по первому свистку. Это всего лишь кино, ничего такого. Всего лишь встретятся, посмотрят фильм.

Да, отвечает Женя. Да.

Фильм Женя выбирала с помощью Дианки, сказала, что познакомилась с парнем в институте. Мелодрамы и драмы они отбросили сразу – получился бы слишком откровенный намек. «Переполох в общаге» тоже показался неподходящим, голый мужик на афише сразу навевал всякое, оставался только «Евротур». Глупая комедия про студентов и путешествия, почему бы нет?

Илья согласился.

Наверное, он тоже не знал, что по экрану побегут нудисты и будет секс в туалете.

Женя и сама сбежала бы, но стыд-и-срам вдавливает ее в кресло в самом центре предпоследнего ряда, стыд держит ее голову прямо, не дает отвернуться, напоминает, что нельзя его показывать, нельзя. Опять все испортила, только и умеешь, что портить, говорит он папиным голосом.

Дура же, дура, повторяет Женя про себя. Какая дура.

За спиной на последнем ряду хихикают девчонки. Сочно хрустит попкорн, шуршит в ведре. Кто-то бьет ногой Женино кресло. Женя с Ильей соприкасаются плечами, и она чуть отодвигается. Место соприкосновения теперь горит.

А начиналось все не так уж плохо, они даже поболтали минут двадцать в кафе на втором этаже. Женя заказала чай, Илья что-то рассказывал ей об институте, она ему – про свою вечерку и работу секретарем. Все было довольно невинно, и неловкость почти прошла, а потом случились эти жопы на экране.

– Слишком много задниц, не? – Илья шепчет на ухо. Его дыхание согревает шею.

Женя смеется – больше на нервах, боится шевельнуться, ждет, когда Илья отвернется. Ей хочется обратно в безопасность.

Но он не отворачивается, она видит это краем глаза.

Он касается губами ее шеи, и мир растекается, дрожит. Уже нет кинотеатра, нет фильма на экране, нет хихикающих девушек за спиной и щелчков попкорна. Есть только масляный и плотный жар.

Женя находит его губы, целует их в ответ.

«Братислава, – говорят с экрана. – Столица Словакии. Занимательный факт – здесь Джимми поцеловал сестру!»

«Заткнись, заткнись, заткнись!»