Что же тут сложного? - Эллисон Пирсон Страница 25

– Ну давай, расскажи мне про эту вашу группу “Женщины возвращаются на работу”, – произносит Деб с такой иронией, что я буквально слышу, как она берет название в кавычки.

– Да, я знаю, ты считаешь, что мне это не нужно.

– Тебе это и не нужно. Все, что тебе нужно, – выбраться из дома и перестать сублимировать амбиции в ремонт дурацкой старой развалюхи.

– Я-то думала, что возвращаю к жизни подлинную винтажную жемчужину с богатым потенциалом, нуждающуюся в деликатном обновлении.

– Ты сейчас о себе или о доме, дорогая?

– О нас обоих. Разве не понятно?

На этот раз Деб рассмеялась от души, как прежде; ее искренний смех кажется неуместным в этом модном дворце из стекла и металла. Мне нравится, как она смеется, я сразу вспоминаю, как мы с ней не раз смеялись вдвоем.

– Дело твое, – отвечает Деб. – По-моему, нет ничего хуже, чем сидеть в одной комнате с кучей женщин, которые стонут, что все осталось в прошлом и никто их не возьмет на работу. Хочешь кофе? Сколько калорий в кофе с молоком, не помнишь?

Стоп, я на днях это читала. Рой, прием. (Рой, пожалуйста, напомни мне, сколько калорий в кофе с молоком. С необезжиренным и с полуобезжиренным. Рой, алло? Тебе, между прочим, перерыв на обед не положен. Быть моим личным напоминальщиком на побегушках – дело нелегкое.)

Когда я в прошлый раз заикнулась Ричарду о том, что хочу найти работу в хорошей компании в Лондоне, он ответил: “Ты сдохнешь мотаться туда-обратно каждый день. Ты ведь уже не так молода. Почему бы не поискать что-нибудь рядом с домом, как Деб?”

И такой-то доли он мне желает? Через пару лет после того, как Джим ушел к азиаточке (дружелюбной, тактичной, с мозгами, отлично ладит с детьми – словом, сущий ночной кошмар), Деб бросила работу в одной из крупнейших юридических фирм. У Феликса развилось навязчивое расстройство: он требовал, чтобы горошины на тарелке лежали отдельно от кукурузы и кетчупа, а если няня забывала об этом его ультиматуме, он ее кусал. Найти няню, которая согласилась бы, чтобы ее регулярно кусали, оказалось невозможно.

– Я не сдалась, Кейт, я, черт побери, смирилась с неизбежным, – гремит Дебра, перебрав, что в последнее время случается частенько. Все мои знакомые женщины средних лет, кроме верховных жриц “храма своего тела”, крепко дружат с графом Шардоне и его разбитным дружком Пино Гриджо. Каждый день, около половины седьмого вечера, когда рука сама тянется к холодильнику, я повторяю себе: “Пустые калории!” – и порой веду себя хорошо, прислушиваюсь к этому предупреждению, но бывает и так, что проще, да и милосерднее даровать себе доступ к волнующему теплу и моментальному ощущению благополучия.

– Как же меня бесит, когда про меня говорят, что я “бросила работу”, – признается Деб, принимаясь за третий бокал.

Я тоже. Так что сказочная рыжая красавица с лицом Джулианны Мур, фигурой Дженнифер Лопес и дипломом Кембриджа, без пяти минут партнер в лондонской юридической фирме, зарабатывающей бешеные деньги, теперь прозябает в конторе юрисконсульта над индийским ресторанчиком “Горячие штучки” на главной улице провинциального городка, разрешает конфликты дряхлых стариков, готовых убить соседей из-за слишком высокой живой изгороди, и топит горести в вине, из-за чего обзавелась лишним весом и красным носом. Последнее время все электронные письма Деб начинаются с фразы “Пристрели меня!”.

Мне же нужно что-то получше. Не так ли?

Дебра становится все громче и агрессивнее, я решаю сменить тему и рассказываю ей о белфи. Наши беды – маленькие подарки друзьям, страдающим из-за того, что нам, по их мнению, живется легче.

– Да они все так делают, – фыркает Деб. – Секстинг. У Руби в школе парня из ее параллели за это даже арестовали. Он послал фотку своего члена какой-то четырнадцатилетней девице. Поднялся хайп, его обвинили не то в совращении малолетних, не то еще в чем-то настолько же смехотворном. Бедолагу на время исключили из школы. А та девица даже не жаловалась. Учительница увидела, что девчонка смеется и показывает подружкам фотку члена, вот и раздули целое дело: она-де несовершеннолетняя.

– Я считаю себя человеком широких взглядов, – отвечаю я, – но ты можешь себе такое представить?

– Легко, дорогая. Раз ты купила детям телефоны, которые могут проделывать такие штуки, почему бы и нет? Это же так соблазнительно. Я тоже это делала.

– Что? Ты это делала? Деб. Нет. Не может быть. Пожалуйста, скажи мне, что это не так.

– Только сиськи. – Она улыбается, обхватывает груди ладонями и приподнимает, оттянув и без того облегающую блузку, так что кажется, будто у Деб в руках трясущаяся панакота. – Показать сиськи – это фактически начальный уровень онлайн-знакомства, милая моя Кейт. Считай, тебе повезло, что ты уже занята и тебе не надо демонстрировать свои прелести новым претендентам.

– А мне их жаль, – признаюсь я, вдруг осознав, до чего меня злит собственная беспомощность в этой истории с белфи. – Ведь, по идее, Эмили и Руби должны быть самым свободным и эмансипированным поколением девушек за всю историю. И вот, когда до равенства уже рукой подать, они тратят все свободное время на макияж, селфи и белфи, словно какие-нибудь куртизанки в борделе конца девятнадцатого века. Что же с ними такое сталось, черт побери?

– Убей, ума не приложу. – Деб безуспешно пытается подавить громкую отрыжку. – Ну что, попросим счет? – Оборачивается и знаком подзывает проносящегося мимо официанта. – Руби расхаживает полуголая, но стоит какому-нибудь бедолаге свистнуть ей вслед, как тут же начинается: “Ах, он ко мне пристает!” Я пыталась ей втолковать, что мужской мозг запрограммирован реагировать на определенные части женской анатомии. Парни вроде Феликса и Бена способны вести себя прилично, если их растили женщины типа нас с тобой, но очень многим воспитания не хватит, и тогда у тебя будут проблемы, потому что – сюрприз, твою мать! – насильник Боб не читал студенческую брошюрку о том, что лапать девушек недопустимо.

Мы умолкаем.

– Дети говорят, что я из прошлого, – наконец признаюсь я.

– Мы обе из прошлого, слава богу! – громогласно объявляет Деб. – И я рада, черт побери, что в нашем детстве и юности не было социальных сетей. Вернувшись из школы, мы хотя бы были предоставлены сами себе или общались с родными, которые обращали на нас не больше внимания, чем на мебель. И никто раз в десять секунд не совал нам под нос свою гребаную идеальную жизнь – вот, мол, полюбуйся. Представляешь, если бы все эти противные мелкие сучки, которые изводили тебя в школе, вдруг благодаря телефону оказались прямо у тебя в комнате? Мне и без них было фигово. И зрители мне были не нужны, благодарю покорно.

– Наверное, каждое поколение родителей чувствует что-то подобное, – говорю я осторожно. Я много думала об этом, но еще не пыталась облечь в слова. – Просто этот… этот… этот водораздел между нами и нашими детьми, их миром и тем, в котором выросли мы… не знаю, Деб, это случилось так быстро. Все переменилось, а мы даже не поняли, что происходит. И что с ними будет в итоге? Как Бен научится сопереживать другим людям, если он полжизни проводит за перестрелками в какой-то виртуальной реальности? Я тебе говорила, что Эмили, оказывается, загрузила программу, которая помогает обходить настройки родительского контроля?