Океан. Белые крылья надежды - Филип Жисе Страница 24

Как мог заметить Леопольдо, у Рахима была жена. Леопольдо часто видел темнокожую женщину с желтым платком на голове и халате, представлявшим собой длинный кусок ткани, густо усыпанной головками синих и оранжевых цветов, часть которой обертывается вокруг бедер, а остальным драпируется верхняя часть туловища, при этом одно плечо остается обнаженным. Видел, как она, шлепая сандалиями на босу ногу по горячему песку двора, металась между домом и небольшой постройкой в дальнем конце подворья. Должно быть, это действительно была жена Рахима. По крайней мере, возрастом она ненамного ему уступала. Невысокая, с морщинами, густо изрезавшими лоб, и грустью во взгляде. Именно эта женщина приносила Леопольдо и капитану еду и питье – прокисшее верблюжье молоко и козий сыр. Долго стояла и смотрела, как они с капитаном едят, после чего, словом не обмолвившись, забирала посуду и уходила.

Часто Леопольдо замечал эту женщину, идущую с небольшим количеством еды и питья к постройке в углу подворья, видел, как она открывала дверь – единственную среди всех строений, и исчезала внутри. Кроме нее и Рахима Леопольдо не видел, чтобы кто-нибудь еще входил или выходил из этой постройки. Что скрывала внутри себя эта постройка? Леопольдо не знал и не спешил узнать. Измученный жарой, а часто и жаждой, он только и думал о том, как бы поскорее покинуть это негостеприимное место. Удивительно, но Леопольдо не раз казалось, что их здесь никто не держит. Даже руки им Рахим развязал сразу же, как только они переступили порог их нового жилища. Леопольдо даже подумал, не напасть ли на Рахима, но после разговора с капитаном понял, что эта затея заранее обречена на провал. Если они и смогут выбраться из селения, то куда пойдут? Как долго они пройдут по изнывающей от недостатка воды земле, прежде чем упадут, если не от усталости, то от мучительной жажды наверняка? Нет, бежать из этого гиблого места мог только безумец. К счастью, ни капитан, ни Леопольдо до такой степени отчаяния еще не докатились.

Детвору, что все время крутилась поблизости, заглядывала к ним в жилище, а иногда и сопровождала к выгребной яме, Леопольдо считал детьми Рахима. Непривычно ему было видеть у людей, которые разменяли явно четвертый десяток, таких маленьких детей, но иначе объяснить наличие детворы на этом подворье Леопольдо просто не мог.

Было у Рахима и хозяйство, состоявшее из пяти коз и двух верблюдов. Козы здесь были вместо собак, бегали по подворьям, терлись худыми боками о жерди загонов и шастали по равнине, лакомясь сухой травой и листьями акаций.

Как мог заметить Леопольдо, здесь не было воды, поэтому жажду утоляли молоком верблюдиц или коз, мяса никогда не ели, как не ели ничего другого, кроме как козьего сыра и каких-то лепешек. Леопольдо часто удивлялся, как только эти жители равнин все еще не отдали свои души богу, разговаривал с капитаном об этом, но тот лишь пожимал плечами, тем самым давая понять, что и сам бы хотел знать ответ на этот вопрос. Но больше всего Леопольдо беспокоил ответ на другой вопрос: "Как долго их вознамерились держать здесь?". Но ответ на этот вопрос мог знать только Рахим, но он, похоже, и сам толком ничего не знал.

Всю ту неделю, что прошла со времени их пленения, они провели в своем жилище, лишь время от времени покидая его, чтобы посетить кишащую мухами и червями выгребную яму или посидеть на земле у входа в жилище в утренние или вечерние часы, те часы, когда солнце проявляло активность меньше всего. Все остальное время они лежали, распластавшись на циновках, вознося мысленно мольбы жестоким богам, прося их сжалиться нам ними и послать им если не спасение, то хотя бы дождь. Но боги – жестокие и эгоистичные существа. Они требуют к себе ежеминутного внимания и не желают уделять его тем, от кого его требуют. Поэтому Леопольдо и капитану только и оставалось, что лежать и мечтать о дожде, о возвращении домой, о любимых. В такие минуты, минуты жестокого отчаяния, Леопольдо часто доставал из кармана перевязанные сухой травинкой остатки локонов Ангелики, долго смотрел на них, рассматривал, снова и снова думал о том, а не совершил ли он ошибку, отправившись в погоню за иллюзией, миражом. И тогда он, с легким трепетом в сердце и даже некоторым благоговением, проводил пальцем по волосинкам, и озарение снисходило на него. Не за иллюзией он погнался, а за живым человеком, и те волоски, что лежали у него на ладони, было тому лишним подтверждением…

Леопольдо вернулся в хижину вслед за капитаном, опустился на циновку, протер руки, тело рубашкой, избавляясь от пота, провел ладонью по отросшей на лице щетине.

– Капитан, – Леопольдо принял полулежачее положение, опустившись на бок.

– Вы так и не рассказывали, как пиратам удалось захватить корабль.

– Это полностью моя вина, – прохрипел капитан и шумно потянул носом воздух, наполняя грудь. – Я слишком рано позволил команде расслабиться. Но кто ж знал, что эти негодяи заплывают так далеко? Должно быть, бессонная ночь дала о себе знать. Люди устали, ожидая нападения пиратов. Да и я устал, что скрывать. Не помню даже, сколько тогда выпил чашек кофе, чтобы оставаться на ногах. Когда вахтенный поднял тревогу, пираты были уже здесь. Мы пытались уйти от погони, но едва пираты начали использовать гранатометы, я дал команду глушить двигатель, но перед этим успел оповестить военных. Те вертолеты… Это, должно быть, были от них весточка.

– Как вы думаете, где сейчас "Италия"? Вернулась в Италию?

– Не думаю. Скорее всего, ждет нашего возвращения на борт в Аравийском море под охраной военных.

– Скорее бы, – пробормотал Леопольдо, облизывая потрескавшиеся губы.

– Да, скорее бы. О нашем заточении уже, конечно же, известно, и сейчас, если я не ошибаюсь, ведутся переговоры с пиратами о нашем освобождении. Я думаю, Рахим не зря вспоминает о своем брате Ахмеде. Мне кажется, именно с Ахмедом сейчас и ведутся переговоры. Нам остается только ждать их результатов.

– А как быстро освобождают заложников? – волнение появилось в глазах Леопольдо. – Ведь их освобождают?

– Да. Кого-то раньше, кого-то позже… Чертова жара. Скорее бы ночь наступила. Пойду, попрошу немного молока. От жажды скоро язык распухнет.

Капитан поднялся и направился к выходу из хижины. Леопольдо подумал, было, не пойти ли с ним, но было так жарко и душно, что лень было вставать. Леопольдо лег на спину и раскинул руки в стороны. Уперся взглядом в потолок и пробормотал:

– Кого-то раньше, кого-то позже.

От нечего делать капитан принялся учить Леопольдо английскому. Показывал на предметы, говорил название на итальянском, повторял на английском. И так до тех пор, пока одному или другому не надоедало, и тогда кто-нибудь из них, как правило, Леопольдо, обязательно покидал хижину, выходил за территорию подворья, садился под раскидистой акацией, прячась от лучей коварного солнца, и уносился взглядом в сторону далекого горизонта, туда, где в болезненном дрожании воздуха проглядывали верхушки гор.

Когда же солнце находило Леопольдо и под деревом, он поднимался с земли и плелся назад в хижину, где его уже ждал капитан с заготовленными заранее английскими речевыми штампами, как то: "What's your name?" ^[26] или "What time is it now?" ^[27]. Часто они лежали каждый на своем нищенском ложе, кто-то на спине, кто-то на животе, и перебрасывались фразами или словами. Капитан называл слово или фразу на английском или итальянском, Леопольдо переводил соответственно на противоположный язык. Получалось что-то вроде игры, игры, которая позволяла хотя бы на время позабыть о настоящем, в котором сама их жизнь представлялась некой игрой, где тебе уготована только одна роль – роль пешки.