Секрет моей матери - Никола Скотт Страница 24

— Эта женщина, Фиби Робертс, появилась снова, не где-нибудь, а возле магазина, в котором я работаю, и стала расспрашивать о маме. Она сказала… — Я задыхалась и хватала воздух ртом. — Она сказала, что мои родители поженились только после того, как мы с ней появились на свет, что мой папа не…

Миссис Бакстер постепенно успокоилась, однако к моему огромному удивлению на ее лице появилось изумление и даже потрясение. Что ж, она хотя бы ничего не знала и не лгала мне в отличие от остальных.

— Вы знали об этом? — все же спросила я, затаив дыхание. — Хоть что-нибудь?

— Нет, не знала, — быстро произнесла миссис Бакстер, но потом задумалась. — Впрочем, по-моему, что-то такое было. Мне кажется, у твоей мамы проявлялись классические признаки депрессии. Не всегда, но после рождения Джаса точно. И иногда — зимой. После того как ты переехала, как ушла Венетия. Я как-то попыталась поговорить об этом, но твоя мама… что ж, ты знаешь, какой скрытной она была.

Я помолчала, а потом покачала головой и с горечью произнесла:

— Судя по всему, я ничего о ней не знаю. Оказывается, мы с Фиби Робертс близнецы, мать переспала с кем-то, а затем избавилась от одной из дочерей, возможно, чтобы насолить мне, ведь она считала, что я недостаточно хороша, ведь правда? А потом она просто навязала роль отца своему новому мужу, которую он играл сорок лет, и никто даже не подумал о том, чтобы сообщить мне правду.

Ком в горле разрастался, и последние фразы мне приходилось буквально проталкивать, поэтому я говорила громче, чем мне бы того хотелось. Миссис Бакстер повернула ко мне голову и открыла рот, собираясь что-то сказать, но тут ее взгляд наткнулся на что-то у меня за спиной, и она начала судорожно делать мне какие-то знаки. Резко оглянувшись, я увидела отца. Он стоял у открытой двери и, по всей видимости, услышал часть разговора. Его лицо побелело, глубокие морщины напоминали раны.

— Пап, — произнесла я, и мои щеки покраснели.

Я растерянно обернулась к миссис Бакстер, но она, по всей видимости, не знала, что сказать, и просто стояла и смотрела на него. Сигарета по-прежнему была у нее за ухом.

— Пап, постой. — Я подошла к нему. — Прошу, скажи мне, ведь это неправда? Вчера сюда заявилась женщина и сказала, что она — моя сестра-близнец. И что ты — не мой отец.

Это прозвучало настолько нелепо, что я тут же пожалела о сказанном, и все же спустя несколько секунд после того, как эти слова сорвались с моего языка, я затаила дыхание, ожидая, что отец будет опровергать их, что он впервые за этот год возьмет ситуацию под контроль. Но затем я увидела, как он выпрямился, словно пытаясь взять себя в руки, заметила блеск в его глазах и все поняла.

— Значит, это правда, — медленно произнесла я. — И ты всегда об этом знал? — Я сделала еще один шаг, и отец отступил к старой вешалке, стоявшей в углу.

— Эдди, — торопливо проговорил он, ударяя себя кулаком в грудь. — Я твой отец. Он ни разу не вспомнил о тебе за сорок лет. Я же всегда был рядом, и сейчас я здесь; наши отношения не должны измениться.

— О, папа, тебя не было рядом со мной целый год. Как ты мог скрывать от меня правду, почему ты ничего мне не сказал?

— Эдди, ты не понимаешь, все не… — Отец умолк, а затем снова заговорил; его голос стал очень хриплым. — Мама любила тебя, всегда любила. Больше, чем ты можешь себе представить. Не знаю, что эта женщина…

— Мама не могла любить меня, потому что обращалась со мной не очень хорошо! — Я повысила голос. — Она постоянно одергивала меня, бранила, повышала голос. Они с Венетией часто уезжали, делали что-то вместе. Все всегда потакали ее капризам… Как ты мог, как вы оба могли? Мне сорок лет. У меня сорок лет была сестра-близнец. Мама никогда не думала об этом, правда? И в этом она вся. Она никогда не думала ни о ком, кроме себя, всегда была недовольна мной, ей постоянно что-то не нравилось. Имело значение лишь то, чего хочет она, как она себя чувствует. Даже когда мы катались на тех дурацких американских горках…

Комок в горле не давал мне дышать, и я уже не отдавала себе отчета в своих словах, просто продолжала говорить о годах, на протяжении которых пыталась обрадовать маму, пыталась найти пристанище в несокрушимой надежности отца, которая, как оказалось, вовсе не была несокрушимой. Слова лились из меня стремительным потоком, который я была не в силах остановить, даже если бы захотела. Миссис Бакстер дернула меня за рукав, но я стряхнула ее руку.

— Адель!

Не знаю, кто это крикнул, но лицо моего отца внезапно приобрело жуткий оттенок, покрылось пóтом и посерело, а губы сжались в сплошную линию. Он глубоко вздохнул, а потом, как раз в тот самый миг, когда я снова открыла рот, произошло несколько событий одновременно. Он застонал и схватился за грудь, а затем его лицо расслабилось и он рухнул навзничь. За спиной у меня негромко вскрикнула миссис Бакстер, и в тот же самый момент в замкé повернулся ключ. Отец ударился о вешалку, которая вдруг рухнула под его весом, и сполз на пол. Во все стороны полетели щепки, и в дверях появился живот Венетии, а затем ее изумленное лицо.

— Что ты натворила? — закричала она. Вопрос был риторическим — Венетия сразу все поняла. — Что ты наделала, ради всего святого?

А я стояла посреди коридора и молчала, не сводя глаз с воскового лица своего папы. Краем уха я слышала крик Венетии, видела, как миссис Бакстер набирает какой-то номер на телефоне, потом что-то говорит, почувствовала ее руку на своем плече, услышала, как она бормочет:

— Все будет в порядке, Эдди, не переживай.

И она повторяла это снова и снова.

Затем послышался вой сирены — приехала «скорая». Судя по всему, мой мозг дал сбой, потому что вместо того, чтобы броситься на помощь отцу, я стояла посреди прихожей родительского дома, и происходящее проносилось у меня перед глазами, словно какое-то бесконечное слайд-шоу. События налетали друг на друга. Я вспоминала обрывки разговоров, раздувавшиеся, распухавшие у меня в голове, то, что происходило, когда мне было восемь, десять, четырнадцать лет. Теперь все это казалось мне совсем другим, искаженным невероятной ложью, которая стала центром моей жизни. И — внезапно я осознала это — с тех пор, как Фиби пришла к нам, я не могла простить мать за то, что она бросила мою сестру-близняшку, особенно когда я все осознала и убедилась в том, что отец не мог участвовать во всем этом. Какая жестокая ирония! Выяснилось, что он действительно к этому непричастен. Как же это характеризует мою мать и всех нас?

А отец, человек, которому я всегда доверяла, на которого полагалась, все это время был кем-то совершенно другим. Когда он поднимал глаза от утренней газеты и его взгляд останавливался на мне, когда он заговорщически хихикал вместе со мной (а не надо мной, в отличие от Венетии), когда он давал мне мятные конфеты «Поло», которые должны были спасти меня от опухоли в горле, и говорил оставь себе все, он знал, что на самом деле я не его дочь. Иногда мы шутили по поводу наших общих, харингтоновских генов. Мы с ним были так похожи — любили горячие напитки, шахматы, чихали всегда по три раза подряд, но в действительности это было лишь совпадение. И отец знал об этом, знал о том, что мы не должны быть похожи, что на самом деле мы чужие люди и что у меня есть сестра-близнец. Всю жизнь мне очень хотелось иметь сестру-близняшку, и, возможно, будь она рядом со мной, я стала бы совершенно другим человеком.