Зона интересов - Мартин Эмис Страница 24

Борис пообещал оказать мне услугу – допросить старшего по бараку Жозека. И добавил:

– Постскриптум очаровательный. И почерк у нее хороший. Сексуальный. Естественный. Плавный.

Оставшись один, я предался размышлениям (воодушевляющие слова Бориса были еще свежи в моей памяти) и вновь принялся разглядывать письмо Ханны – похотливую округлость ее «о» и «е», бесстыдную стремительность «ж» и «т», размашистость «м».

* * *

Затем все затормозилось почти на две недели. Бориса послали во вспомогательный лагерь Голешо (с приказом провести чистку деморализованной охраны, вдохнуть в нее новую жизнь). А перед поездкой туда ему пришлось вытаскивать Эстер из Бункера 11 – это был главный его приоритет, что вполне разумно, поскольку в отсутствие Бориса она умерла бы от голода.

Как преступница политическая, Эстер находилась в ведении Гестапо. Неподкупный Фриц Мебиус пребывал, по счастью, в отъезде, а его заместитель Юрген Хордер валялся в дизентерийном отделении лазарета. Поэтому Борис обратился к Михаэлю Оффу, который, надеялся он, обойдется намного дешевле Юргена Хордера.

В итоге, когда в субботу вечером я увидел Ханну в театре, я мог лишь мимически изобразить бессилие и, пока Хорст Эйкель громогласно рассказывал анекдот Норберте Уль, быстро прошептать: «Следующая пятница…» Поначалу я чувствовал себя странно оцепенелым (пьеса «И вечно пение лесов» повествовала о жизни несколько оголодалого, но накрепко антиинтеллектуального клана деревенщины Северной Померании), однако очень скоро во мне произошла разительная перемена.

Казалось, за меня взялись самые разные физические силы. Стоя рядом с Ханной в компании случайно подобравшихся людей, я остро ощущал ее массивность и аромат; она представлялась мне огромной – Юпитером эротического притяжения. Ко времени, когда Долль увел ее, я уже настолько сорвался с резьбы и возбудился, что почти навязал себя бледной, вялой, чем-то перепуганной Алисе Зайссер, а позже долгое время лежал в постели и смотрел в темноту, прежде чем отказался от мысли нанести внезапный визит Ильзе Грезе.

* * *

Я сидел с чашкой синтетического кофе посреди кабинета Фритурика Беркля в «Буна-Верке» и читал совсем другое письмо. Автор его был начальником управления личного состава фармацевтической фирмы «Байер» (дочерней компании «ИГ Фарбен»), адресовано же письмо было Паулю Доллю.

Транспорт из 150 женщин поступил к нам в хорошем состоянии. Однако получить окончательные результаты мы не смогли, поскольку в ходе экспериментов все женщины скончались. Настоятельно просим Вас направить к нам вторую группу – той же численности и по той же цене.

Я поднял взгляд на Беркля и спросил:

– Сколько за женщину?

– Сто семьдесят рейхсмарок каждая. Долль запросил двести, но «Байер» надула его и заплатила сто семьдесят.

– А что «Байер» испытывает?

– Новое обезболивающее. Они там переусердствовали. Очевидно. – Беркль откинулся на спинку кресла, скрестил руки (черные волосы, лысина, очки в толстой оправе). – Я познакомил вас с этим письмом потому, что оно показательно. Это показатель порочной позиции.

– Порочной, господин Беркль?

– Да, господин Томсен, порочной. Что, все эти женщины умерли одновременно? Получив одну и ту же дозу? Это объяснение наименее идиотское. Или они умирали группами? Или одна за другой? Все дело в том, что «Байер» раз за разом повторяет одни и те же ошибки. И мы тоже.

– Какие?

– Ну хорошо. Вчера я шел по Двору, бригада рабочих протягивала там кабели к подстанции. Как водится, бегом, хоть их и шатало. Один упал. Ничего не уронил и ничего не разбил. Просто упал. Капо начал дубинкой вышибать из него дух, и тут вмешался британец из Шталага. Я и моргнуть не успел, как на того набросился унтер-офицер охраны. Чистый результат? Военнопленный лишился глаза, заключенный получил пулю в затылок, у капо сломана челюсть. И прошло еще два часа, прежде чем кабели дотянули до подстанции.

– И что же вы предлагаете?

– Обращение с рабочей силой как с предметом разового употребления до крайности непродуктивно, господин Томсен. Бог мой, эти капо! Что с ними такое?

Я сказал:

– Ну, если капо не справляется, по мнению охраны, с возложенными на него обязанностями, он лишается своего поста.

– Мм. Сокращение рациона и прочее.

– Все намного хуже. Его в тот же день забивают до смерти.

Беркль нахмурился и спросил:

– Вот как? И кто же? Охрана?

– Нет. Заключенные.

Беркль застыл. А помолчав немного, сказал:

– Вот видите, это лишь подтверждает справедливость моих слов. Цепная реакция насилия – и каждый в этой цепочке трясется от страха. Вся атмосфера становится психопатической. А пользы от этого никакой. Мы не укладываемся в график, не так ли, господин Томсен?

Наш предельный срок истекал в середине следующего года.

– Ну, не знаю. Мы все-таки продвигаемся – медленно, но верно.

– Имперская канцелярия давит на Совет директоров. Совет на нас. А мы на… Господи, вы только посмотрите туда.

Я посмотрел туда. И фигурами, привлекшими мое внимание, были, как и всегда (у меня тоже имеется кабинет в «Буне», и я провел перед его окном немало часов)… фигурами, привлекшими мое внимание, были не люди в полосатой одежде, которые выстраивались в ряд, или бежали цепочками, или теснили друг друга посреди стофутовой в длину толкотни, передвигаясь с неестественной быстротой, точно статисты немого фильма, передвигаясь быстрее, чем позволяли их силы и телосложение, словно ими правил безумный кривошип, чью рукоять вращала неистовая длань; фигурами, привлекшими мое внимание, были не оравшие на заключенных капо, не оравшие на капо эсэсовцы охраны, не оравшие на эсэсовцев охраны облаченные в комбинезоны техники компании. Нет, внимание мое привлекли господа в деловых костюмах – конструкторы, инженеры, управляющие фабриками «ИГ Фарбен» во Франкфурте, Леверкузене, Людвигсхафене, господа с переплетенными в кожу записными книжками и с желтыми рулетками, изящно вышагивавшие мимо тел изувеченных, лишившихся сознания и умерших людей.

– У меня имеется предложение. Оно, готов признать, довольно радикально. Вы согласитесь по крайней мере выслушать его? – Беркль положил перед собой невысокую стопку листков и достал из кармана вечное перо. – Давайте пройдемся по нему шаг за шагом. Итак. Насколько долго, господин Томсен… каков наибольший срок жизни наших рабочих?

Я устало ответил:

– Три месяца.

– То есть каждые три месяца нам приходится впрягать в работу их преемников. Так?

Снаружи донесся нечленораздельный вой, затем два пистолетных выстрела и знакомый ритмический звук ударов плетью. Беркль продолжил:

– Сколько калорий в день должен получать взрослый человек при условии, что ему предоставляется полноценный отдых?