Два капитала. Как экономика втягивает Россию в войну - Семен Уралов Страница 24

Национальные элиты склонны к торговле суверенитетом, потому что рассматривают государство как объект приватизации. В Киеве, Тбилиси, Кишиневе и других национальных республиках элиты не чувствуют никакой исторической ответственности. Фактически они являются своеобразной шляхтой, которая получила права, но не взяла на себя никаких обязательств.

Национальные элиты в качестве центральной идеологии выбрали разные формы независимости, но поскольку независимость должна быть от кого-то конкретного, а не от абстрактных сил зла, то любая идеология «незалежности» приводит к противостоянию с Кремлем и на втором шаге — с Россией.

Новейшая идеология любой национальной республики объясняет, что малый народ был угнетен далекой и грубой Москвой, где правили люди, а точнее нелюди, которые только и видели, как бы унизить этот великий малый народ. Причем не имеет значения, какой учебник новейшей истории вы откроете: грузинский, украинский, молдавский или узбекский. Все они построены на единой схеме: несчастный притесняемый народ и высасывающая все соки Москва и, как следствие, Россия. Где-то на втором плане НКВДист с «маузером», снега далекого ГУЛАГа и КГБ с сывороткой правды. Все это сдобрено историческими фактами, раздуваемыми до уровня мифа, о голоде, депортациях, репрессиях и подвалах Лубянки. Так, голод становится сначала голодомором, а затем превращается в геноцид. От Москвы требуется признать себя правонаследницей насильников и мародеров, а еще лучше — заплатить по счетам. Прибалты, будучи людьми германизированными, довели такую идеологию государственной жертвы до совершенства. Они скрупулезно подсчитали, сколько им должна Москва за оккупацию, вплоть до последнего лата, и выставили счет. Так, еще в 2011 году прижимистые латыши озвучили, что за оккупацию с 1940 по 1991 год Москва должна 100 миллиардов лат, то есть 200 миллиардов долларов США (по курсу того года). Надо полагать, что в связи с девальвацией сумма в долларах США немного снизилась. Но в рублях, который, как и лат, потерял в курсовой стоимости, это как было шесть триллионов рублей, так и осталось. При этом, конечно же, латвийская сторона не подсчитала инвестиции в индустриализацию послевоенной Латвийской ССР. Так же как никто не учитывал тот факт, что сам малый народ за годы оккупации вырос численно. Не говоря уже о доступе к высшему техническому и гуманитарному образованию — количество инженеров среди малых народов выросло в сотни и тысячи раз. В каких ценах считать рост числа латышей с высшим образованием? Во сколько тысяч долларов обошлось создание Академии наук грузинскому и молдавскому народам, страдавшим от оккупации не меньше, чем народ латышский?

Союзная экономика на то и была союзной, что вычленить из нее отдельные составляющие невозможно. Каждая республика имела свой бюджет, который формировался на основании бюджета союзного. Так как после войны восстановление европейской части Союза происходило за счет извлечения добавленной стоимости у предприятий и городов азиатской части, то сформировалось разное отношение к общей экономике. В национальных республиках к союзным дотациям относились как к само собой разумеющимся бонусам, положенным за лояльность. При этом собственные доходы воспринимались как личное богатство, которым приходится делиться с алчной Москвой. Как только начался хозрасчет, все советские граждане начали считать, кто кого кормит. Я очень хорошо помню разговоры на кухнях разных городов Союза. Мои родственники в Сибири говорили, что они кормят Москву и «западенцев». Другие мои родственники из гуцульского города Ивано-Франковск считали, что в Россию уходят лучшие колбасы с местных заводов. Третьи родственники из центральной России утверждали, что Москва их объедает, а уж хохлы и подавно съели все пельмени.

Формирование идеологии жертвы вкупе с жадностью сыграло злую роль в деградации советского человека. Национальные характеры малых народов значительно испортились, а межнациональные отношения серьезно обострились. Вслед за подсчетом долгов пошли претензии территориальные. Армяне посчитали, что имеют прав на Нагорный Карабах больше, чем азербайджанцы, на что последние предъявили права на монополию власти в Баку и изгнали армян. В Кишиневе решили, что имеют право диктовать волю Приднестровью. Киев на примере Донбасса показал регионам Юго-Востока, что будет в случае непослушания.

Даже Россия в вопросе смены юрисдикции Крыма не может дать внятного ответа, который был бы понятен всем сторонам конфликта: и крымчанам, и украинцам, и соседям по СНГ, и США, и ЕС, и бизнесу, и пролетариям, и столичным менеджерам. То ли это историческое событие, аналогов которому нет в истории отечества… То ли триумф исторической справедливости — возврат неправедно утраченной в 1954 году территории по воле Хрущева, который часто ходил в вышиванках и руководил Украиной, то есть немного «хохол»…

Вместо того чтобы честно сказать, что Россия спасла граждан Крыма от участи Донбасса, потому как в Крыму первыми сбросили украинский национальный флаг и поставили вопрос об отделении. Карательная операция намечалась в Крыму, и Россия силами добровольцев, а затем армии спасла крымчан от бомбежек и зачисток. Которые, учитывая накачиваемый Киевом на протяжении последних 20 лет крымско-татарский национализм, мог бы обернуться этническими чистками. Спасти Крым удалось по двум причинам: географической и военной. Положение Крыма таково, что с Запорожской и Херсонской областями он граничит узким перешейком, перекрыть который не представляло никакого труда. Затем полуостров под контроль взяла российская армия, которая была дислоцирована в Севастополе и других военно-морских базах и частях.

То, что Донбасс находится в степной зоне и там не было российских военных баз, не позволило повторить крымский фокус с «вежливым» обращением с регионом, который на самом деле является спасением от ужасов гражданской войны. Потому что там, где стоит русская армия, украинские каратели и отморозки из националистических батальонов не рискнут стрелять. Такая постановка вопроса была бы сильной позицией России. Тем более что Россия не оккупировала Крым, поставив его граждан в ущемленное положение, всем выданы паспорта, право на частную собственность признается. Под национализацию попали только отдельные активы одиозных украинских олигархов вроде Коломойского.

Принятие Крыма в состав РФ — уникальный прецедент, который мог бы сделать Россию открытой страной. Показать национальной периферии, что РФ готова к интеграции с регионами, которые считают себя Россией. Однако господствующая идеология национального эгоизма взяла верх. Среди политических элит зрело недовольство присоединением новых граждан и территорий, потому что это влекло новые расходы для бюджета. Интеграция Крыма стала дополнительной нагрузкой для десятков регионов. К разным районам Крыма определили регионы-партнеры, которые жертвовали свои ресурсы в пользу нового субъекта федерации. То есть на уровне управленческих решений все сделано верно, но господствующая идеология национального эгоизма не может объяснить всю важность исторических процессов. Вместо этого из присоединения Крыма создается политический фетиш, что в свою очередь формирует у крымских элит ощущение исключительности. Выражается это в том, что крымские элиты остаются национальными по своей сути. Сменив партбилеты украинской Партии регионов на партбилеты «Единой России», суть крымских элит не изменилась — они продолжают рассматривать Россию как большую Украину. Отсутствие внятной идеологии сразу же сказалось на качестве госуправления в Крыму. Спустя год десяткам крымских чиновников предъявлены обвинения в коррупции, министры находятся под следствием, мэров берут на взятках.