Я сделаю с тобой все, что захочу - Сара Раттаро Страница 24

Я вновь слегка покачнулась и взглянула на него в надежде, что он что-нибудь прочитает по моим глазам и поймет, что происходит.

Мы неподвижно стояли друг против друга.

Сглотнув, я набрала в легкие побольше воздуха и выпалила:

– Я уже семнадцать лет притворяюсь, что знаю собственную дочь, и никак не могу смириться с жестокой правдой: она для меня почти чужая.

Так вышло, потому что я потеряла слишком много времени – напрасно потратила, и все. День за днем я жила, особенно не вдумываясь в происходящее, будто скользила по поверхности. Может, это гораздо серьезнее, чем тот факт, что я постоянно изменяла мужу? Сложно сказать. Я отправлюсь в ад, даже толком не разобравшись за что. Смешно, правда? А уж выбирать есть из чего. Я всхлипнула и продолжала:

– Вы говорили, что у вас есть дети.

– Да, – подтвердил он, указав на фотографию на стене. – Двое. Но сейчас не время обсуждать мою семью. Отойдите и дайте мне заняться Луче!

Не обращая внимания на его слова, я стала рассматривать три одинаковые улыбки на фото и подумала, остались ли эти ребята до сих пор такими же, или время уже их изменило.

– Наверное, прекрасно было наблюдать, как они растут, – сказала я и закусила губу, чтобы не заплакать. – Я все испортила, и теперь мне так страшно, что я даже не могу внятно об этом рассказать, чтобы меня поняли. Никому не понять, отчего мать может стать такой, какой стала я.

Врач шагнул ко мне, но я его остановила:

– Не двигайтесь, не испытывайте моего терпения. Потом, будто извиняясь или оправдываясь, я продолжила:

– Вчера вечером, когда мою дочь везли в больницу, я была в постели с другим мужчиной. Трудно объяснить, зачем я это делаю. Чаще всего я даже удовольствия не получаю. А от угрызений совести не избавиться: они преследуют повсюду, идут за тобой по пятам, спят у тебя под боком. Если боишься темноты, она всюду тебя настигнет – ведь темнота везде одинаковая.

Я была на пределе и, глядя на стоящего передо мной мужчину, гадала, какой он – хороший муж, любящий отец? Среди его вещей на столе я попыталась отыскать что-нибудь, чтобы помогло бы мне его понять, но этот кабинет ничем не отличался от любого другого.

– Выпустите меня. Я нужен Луче! Опомнитесь! – выговорил он, старательно контролируя тон своего голоса, и мне стало ясно: он боится.

– Я бы с радостью рассказала вам о своем тяжелом детстве, о матери-алкоголичке и отце, который избивал меня, но это было бы неправдой: мои родители сделали для меня все, что могли. И теперь я сама хочу сделать хоть что-то, чтобы дочь могла мною гордиться. Что-то, на что был бы способен только Карло. Я улыбнулась, представив, что смогу походить на него хоть в чем-то.

В коридоре на полу на экране моего телефона засветилось имя Карло. Он сдержал свое обещание. «Оставайся с ней, пожалуйста. И звони мне, что бы ни случилось».

– Что вы хотите сделать? Как вы собираетесь помочь своей дочери, держа меня здесь в заложниках? Я посмотрела ему прямо в глаза, выискивая малюсенькие желтые пятнышки, которые бывают даже на самых темных радужных оболочках, и выпалила:

– Я должна убить себя, но не умереть!

– Да вы с ума сошли! – вскричал он. – Что за бред! Ваша дочь там сейчас борется за жизнь, а вы здесь несете какую-то чушь! Что вам в голову взбрело? Хотите привлечь к себе внимание?

– Ничего подобного. Внимание мне не нужно. Я просто хочу спасти ее.

– Заперев меня здесь? Рассказывая о себе всякие бредни? Ни я, ни ваша дочь не виноваты в том, что вы не способны жить по правилам. Вы ведь достаточно взрослая, чтобы понимать, какие последствия могут иметь ваши поступки, не так ли? Опустите наконец пистолет и позвольте мне делать свою работу. Может, вам она кажется бессмысленной, но другим – нет.

Он сердито, с вызовом посмотрел на меня и продолжал:

– Мне тоже трудно в это поверить, но ваша дочь в вас нуждается. Ее скоро прооперируют, и ее жизнь уже не будет такой, как прежде. – Он сделал паузу, и я задрожала. – Она станет зависимой от лекарств – и вы тоже: вам надо будет контролировать ее, следить за ней. Жизнь человека после пересадки органа – второй шанс, но это очень непростая жизнь. Луче придется разбираться с целым рядом проблем, и вы должны ей в этом помогать. Начиная с этой минуты. Поэтому дайте мне вернуться к работе.

Он в упор посмотрел на меня, но я настаивала:

– А если печень не появится?

Доктор опустил глаза и сжал кулаки, ничего не ответив.

Я открыла сумку и свободной рукой вытащила оттуда кипу листов, которые распечатала в комнате Луче.

– Не думайте, я не сумасшедшая! – Я из последних сил цеплялась за свои доводы, как невинно осужденный за скамью подсудимых после приговора. – Я бы не пришла сюда, если бы не была уверена в вашем профессионализме! Думаю, вы единственный, кто может мне помочь.

Я ощущала себя как на качелях: на самой высокой точке кажется, что ты уже в небесах, – и тут все вокруг вместе с тобой внезапно обрушивается вниз.

– Я знаю, что моя жизнь – череда ошибок, но теперь хочу изменить положение вещей.

Помолчав немного, я шагнула вперед и заявила:

– Я хочу застрелиться, чтобы вы отдали мою печень Луче.

Эти слова выплеснулись из меня, будто сгустки запекшейся крови. Доктор схватился за голову и простонал:

– Что?!

– Я знаю, что существует возможность выстрелить себе в голову так, чтобы не умереть сразу, и мои органы смогут… – Тут я замолчала, потому что сил говорить больше не осталось.

– Никогда не слышал ничего подобного! Да вас изолировать нужно!

Я пропустила его слова мимо ушей, потому что, даже если вслух никто в этом не признается, все хотят одного: чтобы восторжествовала справедливость.

– Я прочитала об этом вот здесь, посмотрите, – попросила я, выкладывая на стол лист бумаги, чтобы заполнить им пространство между нами. Это пространство все еще существовало, хотя я ни с кем в своей жизни еще не была настолько откровенной, как с этим врачом.

…Известны случаи, в которых люди выжили после попытки самоубийства, потому что пуля, войдя в голову под определенным углом, только пробила череп и вышла с другой стороны…

Он поднял голову и взглянул на меня, не веря своим глазам, еще какое-то время помолчал и покачал головой. На его лице отразилась целая буря эмоций: недоверие, гнев, страх и крайнее возбуждение. Мысли путались и метались у него в голове, как обезумевший шарик в компьютерной игре. Я заметила, что рука доктора дрожит. Он снова опустил глаза и мягко, почти ласково произнес:

– Я не могу вам помочь. Это противоречит всему, ради чего я здесь нахожусь, тем годам, что я провел над книгами, тому воспитанию, которое я дал своим детям, – моей клятве, наконец.