Молох - Марсель Прево Страница 24

– Так вы думаете, что доктор не виноват? Но пусть же он защищается, животное! Судебный следователь не может вытянуть у него ни слова, от адвоката он тоже отказывается. Мы вынуждены ограничиваться предположениями. А в то же время сатирические журналы Мюнхена и Берлина высмеивают то, что они называют «ротбергской петардой». Видели ли вы последний номер «Симплициссимуса»? Там изображают меня бегущим с обнаженной шашкой за мальчишками, которые забавляются елочными хлопушками! А «Форвертс» уверяет, что все это покушение было организовано мной и министром! Эта фурия-докторша, которая казалась такой безобидной, пока муж был около нее, просто взбесилась, когда мы посадили его в тюрьму. Она наводняет своими писаниями все немецкие газеты, подняла на ноги всю так называемую интеллигенцию: один протест подписывается в Мюнхене, другой в Дрездене, и нет такого писаки по копейке за строку, который не уверял бы, что я – палач и что в Ротберге хуже, чем в России. Берлин пользуется всем этим для того, чтобы отменить все привилегии, которыми Ротберг издавна пользуется. В конце концов, ожидается депутация из Вены, состоящая из учеников доктора Циммермана, забубённых голов и пьяниц, которые только спугнут жильцов Люфткурорта своими манерами и песенками… Ах, проклят тот день, когда этот старый дурак Циммерман ступил на мою территорию! Я оказывал ему всяческое внимание, а он грубо отмахивался от меня. Он поносил империю, а я удовольствовался тем, что приказал согнать его с трибуны… Возможно, что он хотел просто подстроить майору школьническую шутку… Я послушался голоса общественного мнения и приказал арестовать Циммермана: ему очень удобно в тюрьме, потому что это – вовсе не какая-нибудь ужасающая злая яма, как уверяют господа интеллигенты… И из-за него я попал в смешное положение, меня высмеивают, меня оскорбляют! С меня довольно! Все равно, виновен ли Циммерман или нет, но он заплатит мне за все это!

Принц встал и резким движением бросил сигару в камин. Встал и я, думая, как скоро оправдалось предсказание Молоха: идея, которую хотели убить, сама убивает своих врагов.

– Что же вы скажете на все это? – спросил принц, останавливаясь предо мной.

– Ваше высочество, я жду ваших приказаний!

Он пожал плечами.

– Моих приказаний, моих приказаний! Разве я могу давать вам приказания… этого рода, по крайней мере! Я обращаюсь к вам не как к преподавателю моего сына, а как к джентльмену… Жена Циммермана хочет, чтобы допустили ее свидание с мужем? Ну что же, я согласен. Но я ставлю условием, чтобы первоначально вы одни сходили к этому старому безумцу и представили ему в надлежащем свете то затруднительное положение, в которое он ставит меня, отказываясь защищаться. Раз у него имеются доказательства его невиновности, так почему ему не представить их нам? Неужели он воображает, что я хочу судить невиновного?

– Ваше высочество, – ответил я, подумав, – прежде всего, позвольте поблагодарить вас за разрешение друзьям и родным навещать профессора Циммермана. Завтра же я повидаюсь с узником. Разумеется, я навещу его, как друга: мне не к чему вмешиваться в судебное следствие. Но я скажу ему о ваших милостивых намерениях и… все, что он уполномочит меня передать вам из нашего с ним разговора, я сообщу вам.

– Отлично! Отлично! – сказал принц, лицо которого просветлело. – Спасибо вам! Я уверен, что вы извлечете все, что нужно, из этого посещения.

Он протянул мне руку и крепко пожал мою. Я видел, что он взволнован…

«В конце концов, – подумал я, – он – порядочный человек и только притворяется тигром!»

В дверь постучались. Вошел старый лакей и доложил с низким поклоном:

– Ее высочество владетельная принцесса приказали сообщить вашему высочеству, что ее высочество на террасе с прекрасными дамами, и что ее высочество просит господ мужчин присоединиться к прекрасным дамам.

– Хорошо, хорошо! – сказал принц. – Будем галантны! Не надо забывать прекрасный пол… Еще сигарку, месье Дюбер? Нет? Отлично, идем!

Он фамильярно обнял меня за плечи и вышел, таким образом, со мной в курилку, что вызвало явное недовольство министра и майора. Мне показалось, что даже Липавский был несколько недоволен этим, потому что он успел шепнуть мне:

– Черт возьми, да вы в милости! Вы избрали отличный путь! Ведь ваши предки когда-то покорили всю Европу только благодаря тому, что начали с покорения женских сердец!

Терраса, где нас ожидали «прекрасные дамы», представляла собою обширную песчаную площадку, обставленную апельсиновыми деревьями и расположенную около замка. Она возвышалась над отвесным обрывом, который вел к Роте. Туда можно было пройти стеклянной галереей, представлявшей собою одновременно и зимний сад, и биллиардную.

Когда мы вышли на террасу, была уже глубокая тьма; редкие звезды мигали среди неподвижно нависших тяжелых туч. Электрические лампочки, подвязанные к апельсиновым деревьям, бросали яркий свет на садовые кресла, на которых сидели дамы; но свет этих ламп рассеивался уже в двух шагах, поглощаемый жадной тьмой. Наше появление было встречено обычными шуточками насчет страсти мужчин уединяться и невозможности женщинам обойтись без них… Принцесса вскоре отвела меня в сторону.

– Пойдемте сюда, – сказала она, – посмотрим на обрыв: ночью это так страшно! – А когда мы отошли на несколько шагов, она прибавила: – Ведь вы должны знать, что здесь это принято… Все разбегаются по сторонам. Принц подхватил эту язву Фрику и удаляется с нею в парк!

Тоненький силуэт Фрики, сопровождаемой массивным силуэтом принца Отто, уже скрывался в темной мгле, окутывавшей террасу. За столом, где были поставлены напитки и стаканы, остались теперь супруга министра полиции, в полусне занимавшаяся пищеварением, майор с министром, горячо разговаривавшие о чем-то, и успевшие помириться Макс и Грета.

Не заботясь о том, что за нами будут следить, Эльза повела меня в сторону, противоположную той, куда скрылся принц с Фрикой. Здесь было так темно, что мы не видели даже лица друг друга, и я с трудом различал белое платье принцессы и шарф, наброшенный на ее плечи.

Она лихорадочно пожала мою руку и сказала:

– Эта ночь опьяняет меня! В воздухе чувствуется гроза: наверное, она скоро разразится. О, мой друг, я не могу более обходиться без вас! Во время обеда я была так счастлива вашей близостью, но, как только вы удалились вместе с принцем, я больше не могла жить… Вот почему я послала за вами…

– Благодарю! – сказал я, нежно пожимая эту горячую руку.

Говоря по правде, это уединение на глазах всего общества заставляло меня испытывать некоторую досаду. Я видел, что наша интимность не составляет тайны ни для кого; наверное, считают даже, что мы зашли гораздо дальше, чем было на самом деле… Я чувствовал это не только из дерзких намеков Липавского, не только из косых, иронических взглядов слуг и их перешептывания при моем появлении; это подтверждали также крайняя почтительность Грауса и чиновников, все увеличивавшаяся злоба майора, к которой теперь примешивалось презрение и какое-то недоброжелательство, сверкавшее даже во взглядах простых обывателей. Все это приводило меня в нервное, кислое настроение. Да и отношениях Эльзой уже не представляли для меня той прелести, как вначале. Они привели меня теперь к решительному поворотному шагу, и если бы я был очень доволен положением наивного, невинного флирта, подобного встрече в комнатах Комболь в день Седана, то избыток счастья в этой любовной интриге просто угнетал меня.