Дела семейные - Рохинтон Мистри Страница 24

— Мне все равно, где лежать. Но им будет трудно устроить меня в такой крохотной квартирке.

— Крохотной? По бомбейским меркам у них огромная квартира! Ты сам знаешь, что в чаулах, в колониях, семьи по восемь, по десять человек живут в одной комнате!

Нариман еще раз всмотрелся в их напряженные лица.

— Если Роксана с Йезадом согласятся, я не возражаю. Сначала поговорите с ними.

— Что ты такое говоришь, папа? — возмутилась Куми. — Конечно, согласятся! Как, по-твоему, почему мы до сих пор не говорили Роксане о твоих переломах? Потому, что она захотела бы сама ухаживать за тобой — потребовала бы, чтобы тебя перевезли в «Приятную виллу». А мы хотели избавить ее от лишних хлопот.

Все было решено. Натужные шутки и преувеличенное внимание к мелочам помогали сохранять приличия, пока шли приготовления к переезду. Со шкафа был снят чемодан и аккуратно протерт от пыли. Куми подносила к кровати охапки белья и одежды и раскладывала на его одобрение.

Нариман, не глядя, говорил «да». «Она так оживилась, — думал он, — будто идут сборы на отдых».

Джал осведомился, собирается ли он взять с собой книги, и какие именно. Он ответил, что не знает.

— Хорошо, скажешь нам потом, мы же всегда можем подвезти все, что тебе нужно.

Джал упаковал в пластиковый пакет безопасную бритву Наримана, пасту для бритья и кисточку. Вручил пакет Куми, чтобы она уложила его в чемодан.

Куми уложила пакет под рубашки.

— Тебе бороду надо отпустить, папа, и не возиться с бритьем. Ты у нас философ, тебе нужно бороду носить.

— Верно, — согласился Джал, — сократовскую бороду.

Нариман улыбнулся. Как оба стараются.

— Ничего не забыли?

Нариман покачал головой. Была бы фотография Люси, попросил бы положить в чемодан. Но Ясмин сожгла все фотографии, все до единой. На раскаленных углях в той самой серебряной кадильнице, которую разжигала для вечерней молитвы.

Может быть, оно и к лучшему. Пришлось полагаться только на память. Образ Люси невозможно сжечь.

* * *

На другое утро Куми дала ему дополнительную таблетку обезболивающего на дорогу. Она без конца проверяла, все ли собрано, не забыла ли чего.

— Джал, ты положил стакан, в котором папа держит протезы?

— Да неважно, — вмешался Нариман, — найдется у Роксаны стакан для моих тридцати двух.

— Если даже и забыли что-то, так мы отдельно привезем. — Джал испытывал неловкость от возбуждения сестры и старался унять ее.

— Лучше все проверить, а то Роксана еще скажет, что я плохо смотрю за тобой.

Куми побежала в ванную. Ненавистный стакан стоял на полочке. Она стряхнула с него капли воды и завернула стакан в оберточную бумагу.

— Ну вот, папа, теперь, кажется, все.

— «Скорая» подъехала, — возгласил Джал от окна.

Бедные дети, думал Нариман, им трудно скрыть нетерпение. И он их не винил. Вина лежала на тех, кто тридцать шесть лет назад устраивал брак, на своевольных организаторах трагедии. Он так и слышал голоса родителей после бракосочетания:

«Теперь твоя жизнь налажена, и мы можем умереть спокойно».

Что они и сделали годом позже. Прожили достаточно долго, чтобы выполнить свой долг, но не дожить до результатов содеянного ими.

Двое мужчин в мешковатых белых халатах и шлепающих кожаных сандалиях внесли носилки. Водитель дал Джалу на подпись квитанцию с графой «время прибытия» и уточнил адрес.

Санитары сдвинули Наримана на край кровати, подставили носилки. Они умело перекатили его на носилки, подоткнули простыню и посоветовали держать глаза закрытыми. Понесли носилки из спальни, осторожно пройдя дверь. Куми и Джал шли позади.

В коридоре Нариман открыл глаза и увидел мрачные портреты предков на стенах. Как странно они взирали на него — будто они живые, а он мертвец.

Носилки вздымались и опускались, как лодка, колеблемая волнами, и от этого казалось, будто предки кивают ему. Кивают, сходясь во мнениях относительно его судьбы, относительно его ухода из этой квартиры.

Он думал, не в последний ли раз видит знакомые лица. Захотелось попросить санитаров пронести его по всем комнатам, дать ему все рассмотреть и запомнить, прежде чем за ним закроется дверь.