Натюрморт с дятлом - Том Роббинс Страница 24

– Бернард, это был твой динамит.

– Ты уверена?

– Но всего две шашки. А у тебя оставалось три.

– Ну давай обзови меня жадиной. Скажи, что примерному христианину не подобает так поступать. Ничего не могу с собой поделать. Я так и не заставил себя пожертвовать всем запасом. Никогда ведь не знаешь заранее, может, он еще пригодится.

Принцесса постаралась сделать вид, что разговор идет о вполне житейских вещах. Она сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться.

– Что ты хочешь сказать? Я имею в виду, с помощью динамита?

– Сказать? Динамит проделал весь этот путь, чтобы пробуждать, а не учить.

– Ты считаешь, динамит поможет сделать наш мир лучше?

– Лучше чего? Аргона?

– Ах ты хитрец. Не увиливай. Я пытаюсь понять тебя, а ты не хочешь честно мне ответить! – Разозлившись, принцесса смяла мокрую от слез и соплей туалетную бумагу загорелым кулачком.

– А может, ты задаешь не те вопросы. Если все, что тебе нужно, – это сделать мир лучше, возвращайся на свой симпозиум и спроси Ральфа Надера…

– Я как раз и собираюсь пойти послушать Ральфа! То есть Ральфа Надера. – Ли-Шери покраснела, опасаясь, что выдала предмет своих непристойных желаний.

– Прекрасно. Топай назад. Но если ты хочешь испытать на себе, что такое лучший мир, оставайся здесь, со мной.

– Неужели? Допустим, это было бы неплохо – для нас с тобой, а как же все остальное человечество?

– Лучший мир должен иметь начало. Почему бы ему не начаться с нас?

Этот аргумент заставил принцессу задуматься. Она принялась разворачивать рулон туалетной бумаги – просто чтобы занять руки. В эту минуту ей вспомнился йог, разъединявший паутину.

– Бернард, – проговорила она, – как по-твоему, может, я обращаю внимание не на то, что нужно?

– Понятия не имею, детка. Я не знаю, на что ты обращаешь внимание, потому что не знаю твоих снов. Иногда нам кажется, что для нас много значит то или это, но только во сне мы видим по-настоящему важные вещи. Сны никогда не лгут.

Ли-Шери подумала о своих снах. В памяти живо нарисовались некоторые эпизоды. Щеки принцессы снова вспыхнули, а маленькую устрицу окутали волны вязкой прозрачной жидкости.

– Не могу припомнить ни одного сна, – соврала Ли-Шери.

– Каждую ночь все мы видим яркие сны, но к утру забываем девяносто процентов того, что нам снилось. Вот почему обществу так нужны поэты. Они помнят за нас наши сны.

– Ты – поэт?

– Я бунтарь.

– Бунтари – тоже важные члены общества?

– Бунтари вообще не члены общества. И все же они могут быть важны для него. Поэты помнят наши сны, бунтари – .воплощают их в жизнь.

– Да? А принцессы? Принцессы играют какую-то роль в обществе?

– Раньше играли. Они олицетворяли красоту, магические чары и волшебные замки. Это было чертовски важно.

Ли-Шери медленно покачала головой. Ее роскошные волосы заколыхались, как портьеры в ту ночь, когда плантаторы южных штатов выбирались по ним из окон.

– Перестань, ты же говоришь не всерьез. Все это романтическая чушь, Бернард. Не могу поверить, что грозный Дятел способен разводить пошлые сантименты.

– Ха. Ха-ха. Ты так любишь Землю, а известно ли тебе, что внутри она пустая? Ли-Шери, Земля – пустая. Внутри нашего шарика находится колесо, в котором бежит бурундук. Ради тебя и меня один маленький бурундучок бежит изо всех сил без остановки. Ночью, перед тем как заснуть, я слышу этого бурундучка, слышу сумасшедшую дробь его коготков, стук его крохотного сердечка, скрип клетки – колесо уже старое и расшатанное, а кое-где оно проржавело. Бурундук в одиночку делает всю работу. От нас требуется лишь периодически смазывать колесо. Знаешь чем?

– Ты что, и в самом деле так думаешь, Бернард?

– Провалиться мне на этом месте, если вру.

– Я… я тоже в это верю. Но меня почему-то гложет чувство вины. Черт, это все так необычно, у меня прямо голова закружилась.

– Того, кто отвергает чудеса и фантазию, еще при жизни ждет трупное окоченение.

«Развеселая пирушка» в длину была около двенадцати метров, не считая бушприта. Она вмещала четырех пассажиров и могла бы вместить больше, но ее каюта была переделана таким образом, чтобы максимально расширить грузовой отсек без особых изменений внешней конструкции. Это был отличный шлюп из тикового дерева с отделкой из латуни. Его запах вызывал в воображении образ корабля, перевозящего пряные приправы, – впрочем, «Развеселая пирушка» в некотором смысле и была таким судном.

Ли-Шери сидела на корме, у камбуза, за столиком, накрытым стеклом. Под стеклом лежала навигационная карта Гавайского архипелага. Кофейные чашки и бокалы из-под текилы оставили круглые следы на стекле – липкие атоллы посреди усыпанного крошками Тихого океана. Пальцем, не участвующим в сжимании туалетной бумаги, Ли-Шери водила по краям безымянных рифов.

– Знаешь, – наконец промолвила она, – рядом с тобой мне нравится быть принцессой. Большинство мужчин, с которыми я была знакома, заставляли меня стыдиться этого. Они втихомолку давились от смеха при одном упоминании красоты, магических чар и… что там еще олицетворяли принцессы?

– Волшебство, роковые предсказания, лебедей в дворцовом пруду, закуску для драконов…

– Закуска для драконов?

– Ну да, вся эта романтическая дребедень, которая делает жизнь интересней. Людям это нужно не меньше, чем низкие цены на бензин или детское питание без дуста. Твой бывший дружок наверняка даже соски тебе не целовал как следует из боязни, что в них скопились пестициды.

Услышав про себя, соски принцессы тотчас встали по стойке «смирно».

– В начале моей бунтарской карьеры (не важно, когда именно), сразу после первого побега из тюрьмы, я участвовал в угоне самолета на Кубу. Кастро, тот еще лис, предоставил мне политическое убежище, но не прожил я в Гаване и месяца, как отвязал с пристани лодку с подвесным мотором и на всех парах погнал к островам Флорида-Киз. Своей монотонностью социалистическая система наводила на меня смертную тоску. Куба не была для меня загадкой, в ее жизни полностью отсутствовали свежесть и новизна, и что хуже всего, там не было никакого выбора. Согласен, капитализм способствует процветанию множества отвратительных пороков, но по крайней мере жить в капиталистическом обществе увлекательно, потому что у тебя всегда есть возможности. Борьба в Америке – это борьба индивидуумов, а если у человека достаточно ума, силы воли и сообразительности, перед ним открываются перспективы поинтереснее, чем вид на сортир торговца автомашинами. При социализме ты такой же, как все, не хуже и не лучше.

– Но это же и есть равенство!

– Бред собачий. Абсолютно неромантичный, непривлекательный бред. Суть равенства не в том, чтобы иметь одинаковый взгляд на разные вещи, а в том, чтобы видеть разные вещи по-разному.