Дом, который построим мы - Ксения Букша Страница 24

Президент спал, накрыв нос одеялом. Присутствующие засмеялись и захлопали.

- А покажите нам вашу жену, - попросил кто-то. - Мы слышали, что она у вас красавица!

- О да, - кивнул польщенный Веселуха. - Ну, смотрите.

Экран замерцал, изображение стало четким, и собравшиеся ахнули.

Они увидели комнату, забитую до отказа. Там были журналисты, люди в штатском и военном, чиновники с пустыми глазами, в окна совались свиные рыла, на раме сидел, как паук, тощий молодой человек без шеи; все уроды и чудеса Петербурга - как сорняки, как одуванчики - все проросли здесь. Посреди комнаты, в этом месиве из лиц и кос, рук и хвостов, на столе, стоял прибор. А на приборе, слившись в засосном поцелуе, сидели Лукин и мадам Веселуха. В одной руке у Лукина была рюмка - он отставил мизинец, позируя журналистам, - а в другой акция новорожденного ОАО "Амарант".

Веселуха втянул в себя воздух, и лицо его потемнело.

- Ну!.. - только и сказал он, и скопировался в офис, одновременно продолжая ученым показывать, что умеет его прибор.

В офисе пахло керосином. В коридорах было пусто. Веселуха оглянулся и увидел Пашу Ненашева.

- Что случилось? - спросил директор быстро. - Где Лукин? Что с моей женой?

- Убить вас мало, директор, - пробормотал Паша злобно. - Лукин устроил переворот. Теперь у нас не ЗАО, а ОАО, и акции скупили какие-то сволочи. Вас сейчас уволят. Ваша жена...

- Это я уже понял, - прервал его Веселуха и бросился к Лукину.

В коридоре было нечем дышать от керосиновой вони. Потолок покрылся трещинами и пятнами, все кругом зыбко дрожало и потрескивало. В кабинетах было совершенно пусто, только госпожа Денежкина и Рябинин бегали вверх-вниз с химической посудой и реактивами, вынося все это на середину двора, под сень дуба.

- Здравствуйте, Ян Владиславович! - вызывающе пискнула Денежкина, тряхнув кудряшками. - А я вот хорошая женщина, по Домострою живу, в мужские интриги не лезу!

- А я не лезу в женские, - поддержал Рябинин.

- Лучше бы вы лезли, - выдохнул на бегу Паша Ненашев.

Из конца коридоров доносилось щелканье фотоаппаратов и гул голосов.

- Часом бы вы раньше, - с ненавистью выдохнул Паша.

- Молчать, - приказал Веселуха и распахнул дверь.

Официальная часть там, по-видимому, уже закончилась, и наступила неофициальная. На небольшом столе кучами лежали гвозди, болты и другие яства. Во фторопластовых бокалах плескалась украденная из лаборатории плавиковая кислота. Уроды и чуды сгрудились вокруг стола и, смачно чавкая, пихали все это себе в рот. Мадам Веселуха лежала, разнеженная, у Лукина на коленях; глаза финансового директора горели синим газовым пламенем.

- А-а-а! - захохотал Лукин, показывая на Веселуху пальцем. - Смотрите, это наш доблестный директор. - Он прохлопал свою фирму, а теперь пришел и пытается на нас воздействовать!

- Ха-ха-ха! - зашлись акционеры.

- А мы тебя уже уволили!

- Что смотришь?

- Вали подобру-поздорову!

Да, Лукин придумал здорово. Веселуха умел нравиться людям, и продай Лукин акции представителям Homo Sapiens, они послали бы Лукина к черту и замерли бы, как ледяное море, у ног Яна Владиславовича. Но в том-то все и дело, что только два акционера - Лукин и мадам Веселуха - были людьми, а остальные только казались... или даже не казались. Расчет Лукина был остроумен; но он забыл кое-что важное.

Веселуха оглядел вертеп; Лукин оторвался от мадам Веселухи и хотел сказать еще что-нибудь глумливое, что-нибудь ехидное, но слова почему-то застряли у него в горле. И мадам Веселуха хотела бы спрыгнуть с прибора и что-нибудь предпринять, но тоже не смогла ничего сделать. Акционеры тоже затихли: только дождь шумел за окном.

И в этой тишине Ян Владиславович просто-напросто поднял руку и перекрестился.

- Караул! - завопили акционеры. - Лукин, почему ты не сказал нам, что ваш директор - христианин!

- Ага! - обрадовался Веселуха. - Боитесь! Убирайтесь прочь!

И перекрестился еще раз, а потом еще раз, и все уроды с визгом и хрюканьем скапутились, - только их акции белыми бумажками упали на пол, и среди них остались сидеть на полу Лукин и мадам Веселуха. Веселуха сделал шаг вперед. Улыбки примерзли к их лицам. Паша Ненашев, который так и стоял у дверей, поежился.

Дождь тек по острым листьям, по полянам проходили волны дрожи.

- Что бы мне с вами сделать, - задумчиво произнес Веселуха, потирая лоб ладошкой. - Поучительное и наглядное, но уголовно ненаказуемое...

Парочка прижалась друг к другу; мадам Веселуха подняла на Яна Владиславовича умоляющие глаза и прошептала:

- Со мной ничего нельзя делать, я беременна.

- Что-о?! - переспросил Веселуха. - Повтори!

- Что-что, - заплакала красавица. - Ребенок у меня будет.

- От меня? - Лукин подполз к ней и ухватил за плечи.

- До тебя, - всхлипнула мадам Веселуха. - От Яна. - Она подняла голову. - Ну, как теперь будешь меня наказывать?..

Ян Владиславович присел, чтоб не упасть, таково было его замешательство. У Веселухи был сын от самого первого брака, и пока он был маленький, Веселуха довольно часто с ней общался, но потом первая жена выскочила за немца и уехала в Германию. И вот теперь!.. Может, простить ее? Нет, какая все-таки сволочь!

- Вот что, - решительно сказал он. - Я вас распределю. Ты, голубушка, будешь жить в средневековье.

- В России? - зарыдала мадам Веселуха. - Не хочу! Я не люблю сельское хозяйство!

- Хорошо, в Англии, - смилостивился Ян Владиславович. - Семнадцатый век... скажем, 1650 год. А тебя, Лукин, я зашлю в блокаду. Если будешь совсем помирать, помогу. Даю вам три дня на изучение всяких вопросов - на тему, какие дома снесло в Ленинграде бомбой и кем может устроиться вдова с ребенком в славном городе Лондоне. Все! А теперь - вон отсюда!

Дождь осенний, темный сыпался мелкими каплями; Паша Ненашев и Наталья Борисовна осторожно вышли из комнаты, прикрыв дверь, но ее тут же снова распахнул сквозняк. Красное небо в огнях, на улице дождик льет, там где-то маячит кабак под орлом.

- А ты-то сам - что думаешь по этому поводу?

Рябинин ждал ответа, но Веселуха отвечать не торопился: открыл рот, хотел что-то сказать, - Рябинин даже успел понять, что именно, по выражению его лица, - но так и промолчал.

- Ян, ты что, онемел от потрясения? - заподозрил Рябинин.

Может быть, так оно и было; может быть, Веселуха обиделся на человеческую речь смертельной обидой и решил ею не пользоваться; а может, просто избрал другой, более совершенный способ общения. Во всяком случае, все, что он хотел сказать, было понятно в той же мере, как и раньше, когда он изъяснялся словами.