Малые ангелы - Антуан Володин Страница 24

После шестисот восьмидесяти ночей ходьбы что-то изменилось на нашем пути. Атмосфера не была уже прежней. Все чаще и чаще мы натыкались на большие свитки обивочного материала, лежащие поперек дороги, которые мы должны были разрезать ножом или же прорывать руками. Некоторые утверждали, что то были полотна паутины, другие придерживались мнения, что все это нам просто приснилось и что если живые организмы и разложили подобным образом полотна такой ширины и плотности, то вовсе не для того, чтобы расставлять нам силки, и еще менее, чтобы нас задерживать, но исключительно для того, чтобы самим знать о том, что мы приближаемся и скоро войдем в их реальность. Вздор, — отрезал наш капитан по имени Брикштейн. — Просто мы проходим сейчас через фабрику тканей, — постановил он, — огромную фабрику, заброшенную столетия назад. Мы разрывали кливера, брамсели и вуали. Запах соленой пыли оседал у нас на руках, запах заплесневелой нити, запах смолы, брезента на наших волосах и одежде, запах коптильни, разорванных на куски широких полотнищ ткани у нас на губах. Мы отодвигались друг от друга, чтобы не пораниться, и каждый в одиночестве рубил невидимые плащаницы и протискивался сквозь их отверстия.

Так мы шли вперед, на ощупь, замедляя постоянно свой шаг, и руки наши были ободраны о жесткие фальцы ткани, как вдруг неожиданно посреди шестисот восемьдесят шестого дня сигнальщик оповестил нас о появлении огней. Час спустя наша собственная сетчатка подтвердила информацию.

Из абсолютной тьмы мы вышли в сумерки.

Не издавая криков ура, но с электрической искрой на самой поверхности нашей души, заставлявшей нас разговаривать и даже смеяться, мы оставили позади себя парусную мастерскую и шли, продвигаясь вперед, в серую мглу, и так вскоре мы прибыли в маленькую портовую крепость. Наша группа состояла теперь максимум из пяти человек: то были Жан Брикштейн, капитан, Метраф Храбрый, сигнальщик, Фрик Винслов, главный управляющий, наш шаман Наяджа Агатурян и Крили Гомпо, путешественник.

Мгновение спустя мы пересекли кривой двор, который был последним коридором земли, и, поскольку дорога обрывалась там, хорошее настроение нас покинуло. Остатки заходящего солнца окрашивали в фиолетовый цвет место, на которое мы вышли. Позади нас торчали пеньки обрушенных складов. Мы обогнули строительный мусор и, дойдя до края водоема, стали молча рассматривать разрушенные суда, навсегда погребенные в тине. Картина была ужасающего цвета. Устье ныне представляло собой одну лишь душераздирающую полосу грязи, а вдали, на расстоянии более километра, кружево первых волн напоминало рвоту.

— Соленая вода находится в тысяче двухстах метрах, — оценивающе сказал сигнальщик.

Не соглашаясь на то, чтобы кто-то его сопровождал, Фрик Винслов пошел к молу, к излому в камне, но, будучи не в состоянии продолжать свой путь, вернулся назад.

В порту никого не было, и никого не видно было в океане. Единственный объект, который можно было различить на горизонте, напоминал маленький островок, но сигнальщик уверил нас, что остров, о котором идет речь, исчезнет не более чем через неделю, время, необходимое, чтобы мясо разложилось и было в конце концов искромсано червяками и крабами. Время, необходимое для какого мяса? — спросил Крили Гомпо. Вглядевшись повнимательнее, мы и в самом деле заметили вдали гору дряблой плоти. Гигантский кальмар был выброшен на песчаный берег и не смог вовремя опротестовать факт своей смерти. И поскольку, с точки зрения дневных птиц, время было уже неподходящим, чайки на него не обращали никакого внимания.

Фрик Винслов повернулся к этому зрелищу спиной, присев на кнехт швартовки. Он закрыл глаза. Перед ним были руины, и сквозь закрытые веки он притворялся, что его интересует ночь и то, как она завоевывает опустевший населенный пункт.

К Фрику Винслову обращались отныне для принятия важных решений; во время наших странствий капитан совершил столько ошибок, что потерял всякий авторитет; что касается Наяджи Агатурян, шаманки, то она как раз могла бы быть хорошим советчиком, но ее врожденный аутизм развился в дурном направлении, и она более не общалась с нами.

После минуты прострации Фрик Винслов заговорил.

— Делу положено плохое начало, — сказал он.

Мы сидели на строительном мусоре. Крили Гомпо старался задерживать дыхание. Мы догадывались, что придет день, когда он не сможет уже более откладывать своего исчезновения, день, когда его погружение закончится и он исчезнет.

— Теснота сведет нас с ума, — продолжал Винслов. — В условиях, в которых мы скоро окажемся, замкнутость будет переживаться, как кошмар. Мысль о совместном бытии станет для нас непосильной ношей. Мы возненавидим эту мысль до такой степени, что нам захочется от нее сдохнуть, покусать друг друга и исколотить. И нам не удастся преодолеть нашу агрессивность, эти омерзительные импульсы, что сидят в нас, эту отвратительную животную потребность, которая заставляет нас наносить вред своему ближнему и одерживать над ним верх. Если мы будем оставаться день и ночь в заточении под этими непроницаемыми сводами, мы обязательно утратим всякое понятие о братстве и свойственное нам изящество.

Он прокашлялся. Его предсказание напугало нас тем более, что мы его плохо поняли. Намекал ли он на что-то, непосредственно нам угрожающее или же касающееся какого-то очень отдаленного будущего?

— В конце концов мы вынуждены будем признать наше исключительное моральное уродство, — пробормотал он в довершение. — И это будет ужасно.

И поскольку он более ничего не добавил, через час или два мы рассеялись.

И снова темнота окутала нас. Нас было по-прежнему пятеро, еще дышащих или задерживающих дыхание, мы находились на достаточном расстоянии друг от друга, чтобы не поддаться искусу кого-нибудь покусать, убить или разорвать на части.

В течение многих лет мы не получали от Фрика Винслова никаких известий. Время от времени ветер доносил до нас перебранку чаек и зловоние разлагающихся кашалотов и кальмаров. Иногда мы просыпались, иногда уходили скитаться посреди руин, иногда в течение многих часов ничего не происходило. Срок исполнения предсказания Винслова не наступал. Мы чувствовали себя удрученными, заточение надоедало нам и надламывало нас, мы теряли свое изящество, но мы терпели и удерживались от драки. Иногда мы собирались у мола. Мы обменивались несколькими фразами, затем соскальзывали куда-то еще, в еще большую тьму, в наши персональные укрытия, расположение которых каждый из нас держал в тайне. Время от времени некоторые из нас отправлялись на поиски дороги к океану и увязали в грязи или пытались починить лодки и возвращались израненными.

В конце концов, мы удержались от преступных желаний. Мы знали теперь, что Фрик Винслов устроился в соседнем городе на работу кондуктором автобуса. Сигнальщик, держащий себя молодцом, женился недавно на местной, он не появляется более в портовом районе. Крили Гомпо исчез. Что касается нашего капитана, то мы узнали, что он воспользовался реставрацией капитализма и открыл торговлю бригантинами; но у него нет ни одного покупателя, и он не перестает на это жаловаться. Я считаю, что в нашей ситуации лучше не трепыхаться и ждать. Когда я говорю я, то имею в виду Наяджу Агатурян, и когда я говорю ждать, то не знаю, что может произойти.