С птицей на голове - Юрий Петкевич Страница 24

Аля была еще маленькая, и ей можно было не идти на похороны. Тетя отвела ее к бабушке, а сама скорее переоделась в лучшую одежду. На улице остановилась машина председателя колхоза, который тоже по гудку спешил на похороны. Аля боялась его и, когда Сургачев вошел в дом, спряталась за швейную машину.

— А я вижу тебя в зеркале, — заявил он Але и попросил тетю Зину положить от него венок на могилу мамы. И, подавая венок, рука его задрожала.

— Какой неприятный человек, — сказала тетя, когда он вышел, — но и он не может забыть первую любовь.

Тут председатель колхоза вернулся. Пока он разговаривал с тетей, улица заполнилась людьми, и ему нельзя было проехать на машине. Тетя Зина с венком ушла на похороны, а Аля осталась одна с Сургачевым.

— Что там, в окне? — председатель посмотрел на часы, потом на Алю в зеркале.

— Туча, — вздохнула девочка.

— А ты видишь меня в зеркале? — спросил Сургачев.

— Да, — кивнула Аля.

Улица все плотнее заполнялась людьми в черной одежде, и, может, поэтому в доме стало сумрачно, будто вечером. Пришли даже из дальних хуторов, и собрались певчие. Когда церковь закрыли, им негде было попеть, и сейчас, когда все очень жалели покойную маму, над которой пьяный папа поиздевался всласть за жизнь, — церковный хор собрался весь, как на праздник, а их насчитывалось больше, чем сто пятьдесят человек из разных деревень. Тут в один голос они запели молитву, и Аля догадалась: гроб с мамой выносят из дома. Девочка, оглянувшись, заметила в зеркале, что Сургачев так же боится ее маму, как и она, — поэтому и передал венок тете Зине. Председатель колхоза даже вспотел, затаившись. На его лице появилась странная улыбка, и от нее девочке стало совсем жутко.

Голоса певчих удалялись вниз по улице; вдруг на одну минуточку сделалось очень тихо, как перед рассветом, пока не забарабанили по крыше капли и всходился ветер, который опять принес молитву. Сургачев осторожно вышел на улицу, и, когда рассматривал в тени под кленом стрелки на часах, подбежала какая-то собака и укусила его за ногу. Сургачев поспешил сесть в машину и уехал. Загремел гром, молодые тонкие деревца отчаянно гнулись, а на старых деревьях оставшаяся листва вмиг слетела. Еще раз треснуло над головой; небо будто раскололи, как полено топором. Все вокруг гудело и стонало, но дождь никак не собирался. На стекла брызнули несколько капель; пейзаж за окном сразу же размылся. Потом хлестануло, да только на минутку. Опять сделалось тихо, тучу пронесло, и на небе посветлело. Во дворах перекликались петухи, уже готово было просиять солнце, когда на крыльце появилась вымокшая невеста Вани, о которой все забыли. Она пряталась в кустах за огородом, не зная, как посмотреть жениху в глаза, и теперь обрадовалась, что в доме одна девочка.

— Горит, горит! — закричали на улице и побежали на пожар от молнии, и еще раз проехал на машине Сургачев.

Ксюха схватила свою сумочку и тоже побежала как бы на пожар, думая о том, чтобы скорее добраться до станции и уехать на поезде в город. Аля поспешила вслед за ней, но бежать далеко — дым повалил в той стороне, где колхозное гумно, и вскоре маленькая девочка оказалась на улице совсем одна. Она побрела, глядя на небо, где в вышине рассеивались клочья дыма, и наткнулась на гроб, который бросили посреди улицы, когда увидели, что горит гумно. И когда рядом никого не было, девочка осмелилась глянуть на маму, и, заметив на ее лице незнакомое ей выражение, какого ни у одного живого человека не встречала, она не испугалась, а, наоборот, шагнула ближе…

Назавтра с самого утра отправились на кладбище «будить» маму, и бабушка взяла с собой Алю. Из собравшихся родственников и соседей никто не помнил молитв и не умел петь, и они стали пить на могиле водку. Аля попросила у бабушки разрешения спуститься к озеру и сбежала вниз по дорожке между памятников и крестов за оградами. На берегу в бурьяне сидел рыбак с удочкой. Вода в озере после дождя была мутная; чего только в ней не плавало — бутылки, доски, даже оконные рамы. На другом берегу лепились сараи, а за ними строили новую колхозную контору. Ветерок поднимал рябь на озере; бурьян и оставшиеся листья на деревьях шелестели. Солнце заволоклось дымкой, на сердце легла тень, а ветерок все повевал и повевал — рябь на мутной воде пробегала шире, и разрасталась в душе тревога. Услышав голоса старших братьев, Аля оглянулась. Они, спускаясь к озеру, заметили в кустах сестру, но подумали, что маленькая девочка ничего не понимает. Когда умерла мама — не из-за Ксюхи же выяснять отношения, и братьям хотелось обняться и расплакаться, да стыдно перед сестричкой. Она же все почувствовала и скрылась в зарослях, никак не могла выбраться на дорожку и опеклась в крапиве. Едва сдерживая слезы, нашла другую дорожку и направилась вдоль кладбищенского забора, однако дырки в нем не обнаружила. Ей следовало бы вернуться, но девочка обогнула кладбище и с другой стороны подбежала к распахнутым воротам.

Из разговора взрослых Аля узнала, что вчера на пожаре председатель колхоза испугался, и его парализовало вместо ее папы, который пьяный издевался над мамой; и — возвращаясь с кладбища, без конца повторяли: перепутал, перепутал, — а девочка еще не понимала, о Ком так говорят. И, когда проходили мимо дома Сургачева, решили зайти к нему. Председатель лежал в постели, и его жена принесла еще одну подушку. Ее подложили Сургачеву под спину, чтобы он мог сидеть. Председатель колхоза обрадовался, что с бабушкой пришла Аля, и улыбнулся, а девочка уже не боялась его.