Тяжелый понедельник - Санджай Гупта Страница 24

Несколько дней спустя Билл Макманус случайно столкнулся с Сидни в палате Джоанны Уитмен. Сидни решила наконец лично познакомиться с этой пациенткой. Муж Уитмен выглядел теперь по-прежнему таким же изможденным, но тревога в его глазах уступила место безмятежности. В вену левой руки больной капал раствор разжижающего кровь гепарина. Сидни пожала ее правую руку.

— Смотрите-ка, кто к нам пришел! — воскликнул Макманус. Несмотря на какое-то внутреннее предубеждение, Сидни была благодарна ему за это изъявление искренней радости.

— Миссис Уитмен, бьюсь об заклад, что она вам ничего не сказала, а сам я постеснялся это сделать. Доктор Саксена — это тот человек, который разгадал загадку вашей болезни.

Джоанна Уитмен посмотрела на Сидни и с чувством сжала ее руку:

— Спасибо, милая. Я уже думала, что сойду с ума, — эта болезнь свалилась неизвестно откуда.

Сидни улыбнулась.

— Берегите себя, миссис Уитмен.

Когда Сидни направилась к двери, ее окликнул муж больной:

— Доктор!

Сидни остановилась. Мужчина протянул костлявую ладонь и пожал ее руку:

— Спасибо, спасибо вам.

Во второй половине дня Сидни занялась тем, чем она занималась каждый год в свой день рождения с тех пор, как ей исполнилось тридцать. Она поехала на детскую площадку неподалеку от дома. Дождь сместился на восток, но было по-прежнему облачно и дул холодный ветер, предвестник зимы. Однако закаленные или уставшие от сидения дома мамаши отдыхали на скамейках, пока их чада дошкольного возраста носились друг за другом, лазили по шведским стенкам, скатывались с горок или сидели в мокрых песочницах, погрузившись в свой детский мир. Матери оживленно болтали, не спуская, однако, с них глаз.

То и дело слышалось: «Осторожнее!»; или: «Посмотри на себя!» — девочке, ползущей по земле. «Отдай!» — мальчишке, не желавшему отдавать другому мальчишке тележку. «Картер, не швыряйся песком!» Слова похвалы, порицания, совета, которым испокон века матери стараются воспитать счастливое и здоровое потомство. Одна из мам качала старомодную синюю коляску, глядя, как ее малыш ворочается среди пестрых игрушек. Время от времени она пристально вглядывалась в личико младенца, от души надеясь, что дитя продолжает спать.

Сидни усаживалась на свободную скамью и принималась смотреть на детей и мамаш. Это был ее ежегодный тест. Хотелось проверить, не теплится ли в ней желание присоединиться к этим мамашам. Она понимала, что самой природой запрограммирована на то, чтобы оставить потомство, на передачу генов, на продолжение родительско-детской цепи от первобытного моря до вот этой игровой площадки.

Сидни посмотрела на часы и начала наблюдать. Ощущает ли она, глядя на личики детей, пустоту собственного бытия? Глядя на матерей, она вглядывалась и в себя. Ревнует ли она, завидует ли? Через двадцать минут она решила, что нет, не завидует. Совсем не завидует. Сердце не сжимается, слезы не текут из глаз. Нет никаких физиологических признаков тоски по материнству.

Она не осуждала материнскую нежность, самоотверженность, преданность детям, но, видя, как мамаши суют своим чадам печенья, утешают после падений, дуют на сбитые коленки, она не испытывала ни малейшей зависти. Это была бы невероятная скука — если бы она вдруг поменялась местами с любой из этих женщин.

Сидни была удовлетворена. Когда-то она надеялась выйти замуж за Росса, посвятить себя ему, стать одной из женщин-врачей, работавших на неполную ставку, чтобы иметь возможность заниматься семьей. Когда он, сидя в машине, слезливо объявил ей, после того рокового обеда, что разлюбил ее, Сидни была убита и опустошена. В сердце словно образовалась дыра, сквозь которую улетучились надежды на будущее счастье. Аристотель назвал надежду проснувшейся мечтой, и этой мечтой она жила в своем романе с Россом. Думая об этом теперь, она понимала, что совсем не знала Росса. Ее влекла мечта, а не он сам.

После разрыва Сидни целую неделю пролежала в кровати, вставая лишь затем, чтобы поесть или зайти в ванную. А потом все прошло. С Россом было покончено. Больше того, она покончила и с мечтой разделить с другим человеком свою жизнь, покончила с желанием посвятить себя ублажению какого-то самца и с намерением пожертвовать профессиональной карьерой ради замужества. Она выжгла слабость из своей души. Сидни была в этом уверена. Теперь она ей не подвержена и может сосредоточиться на том, чтобы стать лучшим врачом больницы и занять со временем кресло Хутена. Когда полчаса истекли, она встала и пошла к машине, убежденная, что вполне удовлетворена жизнью — по крайней мере на весь следующий год. Теперь надо выполнить второй пункт программы дня рождения — массаж. После этого она вернется в больницу.