Искусство любовной войны - Марта Кетро Страница 24

Недавно я была возмущена невниманием мужа и некоторое время ходила по дому, громко стуча пятками. И вдруг вспомнила себя приблизительно в четыре года; я тогда гневалась точно так же и была тяжёлая, как кирпич. И вот одним трудным вечером, когда жизнь стала особенно несправедливой, в дверь позвонили. Мама открыла. На пороге стоял наш сосед снизу, двухметровый дядька в красных спортивных штанах. Человек он был, в общем-то, вежливый, и потому сказал: «Я просто хотел посмотреть, кто может так топать». Мама пролепетала что-то про «ребёнка», и тут я — стуча пятками! — вышла из-за её юбки и уставилась на него снизу вверх, угрюмо выдвинув челюсть. Да, я доставала ему примерно до колена, но на мне тоже были красные штаны. Он минуту созерцал меня, а потом засмеялся и ушёл.

С тех пор я уверена, что главное оружие воина — свирепость. И красные штаны.

Но если судить по книжкам и киношкам, героизм различных народов имеет специфическую национальную окраску. Допустим, каких-нибудь янычаров принято представлять визжащими от ярости, их атака происходит на пике бешенства несколько истеричного свойства. Свирепость берсерка имеет грибную природу и окрашена безумием. Самурай всегда сохраняет внутри себя точку спокойствия и осознанности. Рыцари тоже казались довольно рассудочными воинами. А вот насчёт русского героизма у меня нет отчётливой картинки. Такое впечатление, что в России героем может стать каждый, причём не проходя специальной психологической подготовки. Типичная ситуация — это когда человек сосредоточенно плетёт лапоть, иногда кланяясь свистящим над головой пулям, потом в произвольный момент времени говорит «да что ж такое», откладывает лыко и уходит убивать. Героизм начинается, когда кончается терпение; когда нет другого выхода или созревает уверенность в однозначной правильности поступка. И тогда смешивается и янычарская ярость, и самурайская осознанность, и рыцарское понимание долга. Но всё это выглядит как-то простовато и без пафоса и никак не проговаривается ни до, ни после. Кажется, наш человек по доброй воле не станет формулировать «я сделал это, потому что», только если перед пионерами заставят выступать. Что же касается меня, то с возрастом я растеряла и свирепость, и красные штаны и пришла к выводу, что героизма в мирное время надо избегать. То есть не доводить до ситуации, когда он потребуется. Но я, конечно, не боец, потому не возьмусь утверждать.