Маленькие радости Элоизы - Кристиана Барош Страница 24

Элоиза просунула Людовика в машину, усадила его в креслице на заднем сиденье. Он так и не открыл глазки. А она все говорила:

— Наверное, у меня было слишком развито воображение. Я слышала разговоры о «живых трупах», слышала, что — поскольку так проще, поскольку так быстрее, их же так много! — сначала выкликали номер, выколотый у них на запястье, и только потом называли по имени. И вот тогда я просто будто увидела, КАК это на самом деле, и не смогла этого вынести. Понимаешь, будто и ты вдруг лишился имени, стал никем… И у меня просто сердце разбилось вдребезги, можно так сказать? И мне потребовалось очень много времени, прежде чем я осмелилась снова прийти к вам…

— Почти год.

— Да я сколько раз пыталась, но…

Она отвернулась, она плакала:

— Нет, я все еще не могу этого вынести, это невозможно — любить номер… Невозможно, Пьер, когда тебе четырнадцать лет и даже когда тебе восемнадцать…

— Почему именно сегодня ты…

— Не знаю. Нет, знаю. Я влюблена, ну, так, совсем немножко, честное слово, немножко — в одного парня. И знаешь, это, оказывается, совсем не смешно, когда тебя вдруг перестают «любить» из-за того, что надо слушаться родителей, и еще из-за того, что у тебя нет приданого.

— Господи, Элоиза! Такого теперь не бывает!

— Думаешь? Еще как бывает. Люди довольно быстро забывают свои решения — примерно так же, как и ужасы, пережитые ими во времена пресловутой классовой борьбы, которая нынче не имеет никакого смысла, да и причин для нее нет. Да? И классы отныне сблизились, так? Ага, сблизились, но не смешались! А эти типы, ко всему, еще и антисемиты. В общем, я послала его, моего мальчика, куда подальше, но жить от этого приятнее не стало. — Элоиза улыбнулась: — Слушай, давай расстанемся, зачем дожидаться, пока папа, с присущим ему тактом, заорет: «А чем эта сладкая парочка там занимается?!»

Они расхохотались — преувеличенно громко. Какая она стала красивая, Элоиза, как она хороша в этом белом платье, уже чуть-чуть измятом… Она прошептала:

— Забудь! Как говорит Дядюшка Кюре, жизнь слишком коротка, и не стоит разбазаривать ее на то, чтобы ворошить старье!

Элоиза с мамой мыли посуду. Папа, как следует набравшийся марочного «бордо», похрапывал под липой. Дедуля курил трубку, гуляя вдоль кустов жимолости. Он смотрел, как бегает туда-сюда внучка, сквозь прозрачную тюлевую антимоскитную занавеску было хорошо ее видно. С недавнего времени он почти постоянно наблюдал за ней — знал, что недолго ему осталось ею любоваться.

Как она выросла, стала совсем взрослой… На руке Элоизы сверкает кольцо Полины… Почему одни умирают в двадцать лет, а другие так поздно, будто судьба и думать о них забыла?

Бабуля Камилла заснула.

Что до Ритона, то он вытащил свою «финансовую тетрадь» — тоже, придумал название! Хотя… Он записывал туда котировки, биржевые курсы, обменные… Ритон хотел стать валютным брокером, зашибать большие деньга. В семейке Дестардов не принято хорошо зарабатывать, и это было ему не по вкусу. Как можно не думать о деньгах в наше-то время? Папа, правда, думал, только… Но, может быть, он будет более ловким и хитрым, чем папа?

Интересно, что крутилось в голове у Пьера на обратном пути? Элоиза вздохнула.

Мама улыбнулась:

— Решилась?

— Да. Пусть лучше знает.

— Но, детка, он ведь все давно понял…

— Конечно, понял. Но некоторые вещи лучше обозначить словами, разве нет? Только вот не знаю, дает ли это настоящее избавление. Да ладно!

Они молча продолжали уборку. И вдруг Элоиза разрыдалась, бросилась к матери, прижалась к ней:

— Какая она жестокая, эта жизнь, мам, какая жестокая!

Так что ж, спите спокойно, счастливые люди, все хорошо, все хорошо в этом лучшем из миров…