Марк Шейдер - Дмитрий Савочкин Страница 24

Где-то через тридцать километров после выезда из города я увидел трассовичку с размалеванным лицом, одетую не по сезону легко и так же отвратительно, как и все ее коллеги.

Первый зам не стал со мной заканчивать, посчитав достаточным тот проп*дон, что он вставил мне утром. У меня были еще кое-какие дела (эта фраза всегда должна произноситься с многозначительным видом, как бы между делом, вот так: «…кое-какие дела»). Так вот, у меня были еще кое-какие дела, и до половины пятого я их закончил, а уже в шесть, выпив с нужными людьми и поужинав, выехал из Днепропетровска. А еще через двадцать минут увидел трассовичку.

Вообще-то я стараюсь не останавливаться возле них – «стараюсь» в том смысле, что ты всегда можешь принять трассовичку за просто голосующую девушку, даже годы работы в милиции не дадут гарантии, что ты различишь их, бросив лишь беглый взгляд. Но здесь был не совсем обычный случай.

Трассовичка лежала на обочине.

Ничего, конечно, невероятного в этом не было: может быть, выбросили из машины, чтоб не платить, а может быть, просто перепила и уснула на рабочем месте. Но как бы там ни было, я все еще служил в МВД и проехать мимо лежащего на снегу тела – даже если это просто уснувшая алкоголичка – не мог.

Я остановил машину и заглушил мотор. Солнце уже село, но полная тьма – настоящая украинская зимняя ночь, такая, что можно выколоть себе оба глаза и не заметить разницы, – еще не опустилась на Донецкое шоссе. Ветер гоняет по дороге мелкие снежинки – кажется, это называется «поземка». Интересно, а над морем бывает поземка? И если да, то как она тогда называется? «Поморка»?

Я вылез из машины и подошел к трассовичке. Она лежала на земле лицом вверх с открытыми глазами, так спокойно, как будто возле ее левой ноги не горку снега намело ветром, а горку песка намыло прибоем. Ее лицо вблизи оказалось размалевано даже хуже, чем казалось с дороги. В левой руке – бутылка перцовки.

– Отдыхаем? – спрашиваю я.

Она ничего не отвечает.

– Садись в машину.

Она постепенно встает – сначала приподнимается на локтях, потом садится, затем становится на четвереньки и только после этого, пошатываясь, поднимается на ноги. В общем-то она совсем не была пьяной – бутылка почти полная, да и запьянеть на морозе не так уж легко. Скорее, у нее просто затекли или онемели от холода мышцы.

Мы сели в машину и поехали в Донбасс – прочь от реки, огромных мостов и недостроенной гостиницы «Парус». Мы едем в сторону подземных нор, огромных терриконов и газосжигателей – в сторону черной пустыни.

– Выпьешь со мной? – спрашивает трассовичка.

– Ты е*улась? Я ж за рулем.

– Выпей, – просит меня трассовичка, – помяни мою подругу. У нее сифон был.

Вообще-то я далек от всяких там сантиментов, по крайней мере, когда несусь по замерзшему и плохо освещенному шоссе на скорости сто километров в час. Но здесь я просто кивнул и показал рукой на бардачок машины, где лежали одноразовые стаканы.

Сифилис, конечно, не является неизлечимым заболеванием. Он давно уже лечится, и с каждым годом все проще и быстрее. Обычно от него не умирают. Если только ты не трассовичка, обслуживающая дальнобойщиков.

Дальнобойщики называют трассовичек «плечевыми», и мне всегда было интересно почему. Я слышал много разных версий. Кто-то говорил, что слово «плечевые» появилось из-за того, что в кабине грузовика очень мало места и, чтобы трахнуться в такой тесноте, нужно правильно разместиться. Дальнобойщик, сидящий за рулем, сажает девушку себе на колени, закидывая ее ноги себе на плечи. Это все еще недостаточно удобно, но все же лучше, чем трахаться на морозе. Кто-то говорил, что «плечом» дальнобойщики называют спальный отсек в задней части кабины, где они е*тся с трассовичками, отсюда и название. Один сильно умный студент даже рассказывал мне, что по-английски «плечо» и «обочина» – это одно и то же слово. Не знаю, что там, в английском языке, но плечевые здесь точно ни при чем.

Откуда на самом деле взялось это слово, мне объяснил дальнобойщик, который проходил у нас терпилой по делу банды, совершавшей дорожные кражи. Эти ребята незаметно догоняли сзади грузовики. На их «Волге» был усилен движок, а впереди, над капотом, висела огромная стальная сетка, закрепленная на кронштейнах из легкого прочного сплава. Один из них подходил по этой сетке к грузовику, прямо на ходу, и срезал промышленными кусачками замок с фургона. Скорость больше девяноста километров в час, твои подельники висят сбоку на дверцах «Волги», водитель пытается осторожно приблизиться к фуре, чтобы не попасть в зеркало заднего вида. У тебя в ушах звенит ветер, ты стоишь на сетке, то и дело уходящей у тебя из-под ног, одной рукой держишься за кронштейн, а другой, в которой у тебя огромные ножницы, пытаешься дотянуться до грузовика перед собой.

Они ограбили семнадцать машин, прежде чем мы их взяли: хреновы акробаты срезали замок в начале ровного участка дороги, затем выбрасывали товар из кузова на сетку. Они успевали выбросить четверть, а то и треть фургона до ближайшего поворота.

Тот дальнобойщик, терпила, вез пластины для солнечных батарей. Очень редкая штука, их производят всего в нескольких местах в мире, и одно из них находится на Украине. Терпила сказал, что они стоят большие деньги, эти пластины. А заодно поведал, почему дальнобойщики называют трассовичек плечевыми. Плечом называется один перегон, расстояние между двумя остановками дальнобоев. Один водитель подбирает плечевую, довозит ее до ближайшей остановки – «делает плечо», – а затем с другим она возвращается обратно. Так они и ездят туда-сюда вдоль одного плеча. Терпила сказал, что плечевые – самые дешевые и низкосортные б*ди, которые только существуют в мире.

Серьезно в этом сомневаюсь.

Терпила сказал, что он сам всегда брезговал пользоваться плечевыми.

И еще – терпила рассказал мне, как они умирают.