Русская дива - Эдуард Тополь Страница 24

Правда, в последние годы рука начальника УПДК все больше отдавала такие машины не ученым-лауреатам, а лицам кавказского происхождения, снабжающим черные рынки Москвы цветами, яблоками и помидорами. И каждые пару дней «техничка» с лебедкой забирала со двора УПДК какую-нибудь вдрызг разбитую или проржавевшую до дыр иномарку, которую на Западе отправили бы под пресс, не думая ни секунды. А в Москве эту машину привозили сюда, в так называемую «Яму» — подпольную ремонтную мастерскую Ивана Лопахина, у которого и работал отец Анны.

Вот и сейчас, стоя на краю своей «Ямы» — пологого спуска в небольшой котлован, шумный и толстый Лопахин, бывший актер знаменитого Театра на Таганке, покрикивая на двух своих работяг, выгружал из кузова грузовика некое месиво искореженного металла, в котором только при сильном воображении можно было угадать не то «БМВ», не то «тойоту». Но, увидев желтый «жигуленок» Анны, Лопахин разом забыл о разгрузке, широким шагом подошел к ее машине и, вытирая пот с крупного, круглого и конопатого лица, заговорил громко, как брехтовский актер на сцене:

— Господи, Анечка! Сколько лет! Неужели вспомнили про нас, грешных? Боже мой, что за женщина! Королева! Мечта Андалузии!

— Лопахин, не физди! — невольно улыбнулась Анна. — Отец здесь?

— Конечно, принцесса! Ваш отец здесь, на свежем лесном воздухе! Что может быть лучше для пенсионера и советского труженика? Позвать? — И Лопахин кивнул на дно своей «Ямы», где стояли несколько разобранных иномарок. Там же под шиферным навесом маленький старик в грязных штанах и выцветшей ковбойке стучал войлочным молоточком по смятому в гармошку крылу машины. Это и был отец Анны — бывший инженер-майор бронетанковых войск Второго Украинского фронта, бывший начальник технической службы Московского управления КГБ, а после смерти жены — алкоголик, пропивший даже свои военные ордена и медали.

Анну всегда восхищала и ужасала его биография. В 1934 году Сталин отправил в США, на стажировку на заводы Форда, группу молодых русских технических гениев, создателей первого советского автомобильного завода. В этой группе был двадцатичетырехлетний Евгений Крылов, будущий отец Анны. В 1935 году, вернувшись из США, отец сказал своему соседу, что лучшие в мире автомобильные двигатели делает, конечно, Форд. Назавтра его арестовали «за антисоветскую пропаганду» и после приговора Особого совещания — секретного трибунала ЧК — отправили в Сибирь. Правда, в те годы арестованных еще не возили в вагонах для скота, поэтому отец и еще десяток таких же «врагов народа» ехали в Сибирь в спальном вагоне и под надзором одного-единственного конвоира. За Читой, на очередном таежном полустанке, этот конвоир достал из полевой сумки запечатанный конверт с надписью «Крылов Е. К., 1837 км», вручил отцу, показал на какую-то вышку в тайге и сказал: «Иди до той вышки, там зона. Отдашь пакет и тебя устроят». Отец дошел до вышки, вручил пакет дежурному по зоне, и тот, вскрыв пакет, прочел отцу его приговор: 10 лет лагерей.

Но на самом деле никаких лагерей в тайге в то время еще не было, знаменитый сталинский ГУЛАГ только создавался — руками самих «врагов народа». Ровно через неделю после прибытия отца в зону сюда пришли составы с двумя тысячами арестантов и вагоном топоров, пил и еще какого-то инструмента. Начальник зоны вызвал Крылова, постелил перед ним карту окрестной тайги и сказал: «Возьмешь шестьсот зэков, сотню топоров и взвод охраны. И пойдешь сюда. — Он ткнул пальцем в какой-то урман на карте. — Неделю на обустройство и строительство пилорамы, а через неделю — чтобы начал производить доски, дверные косяки и оконные рамы. Не выполнишь — расстреляю. Вопросы есть?» «Есть, — сказал отец. — Какого размера должны быть оконные рамы?» Начальник посмотрел на него долго, в упор. Потом сказал: «Барачного размера, еж твою мать! Лагеря будем строить!»

Четыре года отец кормил своей кровью гнус в тайге и производил доски и дверные рамы, а в декабре 1939-го его и еще сто тысяч зэков пешком пригнали со всей окрестной тайги в Читу, выстроили в каре на привокзальной площади и какой-то московский оратор закричал им с трибуны:

— Дорогие товарищи! Произошла трагическая ошибка! Вас осудили безвинно! Родина перед вами в неоплатном долгу! Но Родина в смертельной опасности! Финляндия напала на нашу страну! Финские войска рвутся к Ленинграду! Все на защиту Отечества! По вагонам!!!

И те же поезда, которые привезли «врагов народа» в Сибирь, увезли их на запад спасать Красную Армию от разгрома. В Колпино, под Ленинградом, им выдали винтовки образца 1913 года и по десять патронов на человека. И бросили в первый бой, приказав остальное оружие добыть себе в бою. Добыть или погибнуть — вот и весь выбор.

А когда «победоносная» Красная Армия, пройдя по телам погибших зэков, прорвала линию Маннергейма и Молотов подписал с финнами мирный договор, всех оставшихся в живых бывших «врагов народа» разоружили, погрузили в теплушки для скота и повезли… обратно в Сибирь. Спасителям Отечества даже время пребывания на фронте не засчитали в срок заключения. Строительство ГУЛАГа продолжалось — империи Сталина нужны были рабы, миллионы рабов, даром добывающих золото Камчатки, уголь Воркуты, медь Казахстана и никель Норильска…

Но еще через два года, в октябре 1941-го, — снова читинский вокзал, снова тысячи зэков на привокзальной площади, снова кумачовая трибуна и те же слова:

— Дорогие товарищи! Произошла трагическая ошибка! Родина перед вами в неоплатном долгу! Но Родина в смертельной опасности! Гитлеровские войска вышли к Волге, к Москве, к Сталинграду! Все на защиту Отечества! По вагонам!!!

Отец начал войну под Сталинградом, шофером, а закончил на Эльбе командиром ремонтного батальона танковой дивизии маршала Тимошенко. И на этом пути, в самом его начале, под Сталинградом получил первое ранение, то есть «кровью смыл вину перед Родиной» — судимость за «антисоветскую пропаганду». Эта кровь открыла ему путь к командирской должности и заодно — в госпитале — растопила сердце семнадцатилетней медсестры Оленьки, которая стала его женой и Аниной матерью. В 1946-м, когда отец приехал из Германии на собственном «БМВ», с орденской колодкой на груди и майорскими звездочками на золотых погонах, он шумно в ресторане «Прага» справил свадьбу со своей Оленькой, а через день среди ночи за ним явились сотрудники КГБ и снова увезли его на Лубянку. Оказывается, судимость была снята «условно, только на время войны». Анна родилась через девять месяцев после этого ареста, но отца она увидела только после смерти «вождя всех народов», в 1954-м, когда ей было восемь лет.

Но самое удивительное в этой биографии было то, что после всех этих примечательных событий отец остался ярым сталинистом. Вернувшись из Сибири, он добился полной реабилитации, возвращения всех орденов, воинского звания, членства в партии и… устроился на работу в гараж КГБ, где очень быстро поднялся по служебной лестнице от должности рядового механика до кресла начальника технической службы Московского управления КГБ. И все оставшееся Анино детство — сытое, роскошное детство дочери бывшего зэка, дорвавшегося до кремлевских пайков, дач и распределителей, — прошло под портретом генералиссимуса, который висел в их квартире на самом видном месте.