Жена - Мег Вулицер Страница 24

Дорогой мистер Каслман!

По-вашему, у вас ДАР БОЖИЙ, да? А я, значит, просто НЕУДАЧНИК? Но я сейчас пишу роман, и на вашем месте я бы почаще оглядывался, Каслман, потому что там и про вас написано. И ваш герой не доживает до конца…

Джо вызвал полицию – я настояла; вечером приехали двое патрульных полицейских из Уэзермилла, и он смущенно изложил, в чем дело. Чем больше он задумывался о случившемся, тем меньше ему верилось, что кто-то действительно может захотеть убить писателя. Писателя-документалиста – да, возможно, хотя и это казалось маловероятным. Но убивать прозаика? Какой смысл? Одно дело политики, актеры, бывшие «битлы» – тут все понятно, эти люди обладали властью в мире, были способны что-то изменить, но автор художественной прозы? На что он способен?

Джо боялся психопатов и испытывал легкое презрение к читателям, которые организовывали форумы в интернете и обсуждали его романы, фанатично выискивали все редкие издания, все время изобретали новые способы как-то к нему приблизиться. При личной встрече он старался держать их на расстоянии, робел, немного побаивался и раздражался, что в его личную жизнь вмешиваются, но вместе с тем ему льстило внимание, всегда льстило, и в глазах появлялся влажный тщеславный блеск.

Однако случись поклоннице оказаться молодой и симпатичной, он тут же оживлялся и откровенно смотрел ей в глаза, наклонялся чуть ближе, вступал в круг, очерченный ароматом ее духов. И всем вокруг было так очевидно, что он делает; он ластился к красивым женщинам, сгорая от желания, а его низкий голос щекотал теплую кожу их шей. Когда это случалось, я часто отворачивалась, шла к бару за добавкой вина, болтала с ректором, если мы были в колледже, или с организатором мероприятия, или с пиарщиком Джо; я становилась спиной к процессу соблазнения, что совершался от меня буквально в двух шагах. Потом мы иногда ссорились, я пыталась его пристыдить, а он утверждал, что я все выдумала, или же соглашался и извинялся, говорил, что осознает свою слабость и ненавидит себя за свое поведение. Но время шло, а поведение не менялось; тогда я попросту стала отворачиваться, когда это происходило. Я стояла и пила из маленького пластикового стаканчика, зачерпывала соус сельдерейной палочкой, зная, что за моей спиной мой муж знакомится с юной и красивой девушкой, своей преданной читательницей.

Вот она говорит: «А помните, в „Сверхурочных“ тот отрывок, где дочь моет голову? Это самое прекрасное описание взрослеющей девушки, которое я когда-либо читала. Откуда вам столько известно о женщинах, мистер Каслман?» В ответ он пожимает плечами и рассыпается в благодарностях. Иногда через несколько дней они снова сталкивались уже в другом месте – как это происходило, я никогда не понимала.

Очаровательная молодая женщина, что подошла к нему в лобби отеля «Хельсинки Интерконтиненталь», наверняка была начитанной финкой из провинциального городка, которой просто захотелось подержать лауреата Хельсинкской литературной премии за руку чуть дольше положенного. Она все еще улыбалась, когда они расстались и он зашагал к лифту.

– Какой ты счастливчик, тебя везде любят, – шепнула я, когда коридорный вставил ключ в замочек на панели лифта, и стеклянная клетка медленно двинулась вверх с приятным мягким шелестом, что умели издавать только европейские лифты.

– Сомневаюсь, что эта женщина меня любит, – ответил он. – Ты преувеличиваешь.

– Да я даже денег готова поставить. Немного, – сказала я.

– Ну должен же хоть кто-то меня любить, – ответил он. – Насколько я понимаю, сейчас этим никто не занимается.

Стоявший рядом коридорный притворился, что не понимает наш зашифрованный супружеский разговор. Лифт поднимался вверх; гудели тросы, чувствовался легкий холодок с залива, и вскоре мы вышли на VIP-этаже, где было тихо и пустынно. В конце коридора юркнула за угол горничная. Перед нами распахнули широкую дубовую дверь и пригласили в президентский номер. Из огромных окон открывался вид на брусчатку и деревья внизу.

– Горячая вода, – гордо объявил коридорный в одной из ванных комнат, повернув медный кран над мраморной раковиной, – и холодная, – он повернул второй кран.

В нашем номере была парадная столовая, две спальни, гостиная, небольшая библиотека и собственная сауна. В просторной спальне стояла огромная белая кровать с высокими столбиками в изголовье; на ней лежали два пушистых халата. Ошеломленный долгим перелетом, всеобщим вниманием и роскошью, Джо медленно стянул с себя одежду и облачился в халат.

– Не знаю, что нам делать дальше, – сказал он мне.

– Знаешь, что нам надо сделать? Поспать.

Он кивнул, сел на кровать, попружинил на матрасе и демонстративно зевнул.

– Думаешь, стоит? – спросил он. – Может, подождем до вечера? Разве не лучше нарочно не разрешать себе спать, чтобы завтра встать по их расписанию? Все равно я не усну, – произнес он. – У меня никогда не получается уснуть, ты знаешь.

– Сегодня получится, – сказала я. – Спорим, ты еще никогда так не уставал.

– Точно, – ответил он.

Мы разделись и залезли в глубокую белоснежную пучину одеял. Близость наших тел была нам безразлична; мы игнорировали друг друга, но у меня к безразличию в последние годы примешивалась еще и враждебность, которую Джо старался сейчас не замечать. Мы лежали рядом, не испытывая друг к другу ни капли тепла. Где-то в глубине наших апартаментов невидимые бесшумные горничные тихо открывали и закрывали невидимые двери. Они молча полировали фрукты и раскладывали их в корзины, сворачивали края рулонов туалетной бумаги в затейливые фигурки. Потом наконец череда тихих звуков замолкла, и мы с Джо остались лежать в тишине под одеялами из высококачественного хлопка, поддерживающими идеальную температуру тела. Рядом со мной в кровати Джо казался маленьким; из-под одеяла выглядывала пенная шапочка белых волос на его груди и соски, эти рудиментарные кружки. Он выглядел хрупким, усталым, но довольным, и, как ни странно, впервые за долгое время уснул. Мы оба уснули.