Дети Воинова - Жанна Вишневская Страница 24

А однажды случилось вот что.

На пенсии генерал увлекся сбором цветов и все время уделял своему гербарию. И вот, под впечатлением какого-то очередного аструма рудерального, а попросту лопуха мусорного, он назвал Пурша «блядь серая обыкновенная». Столь непочтительное отношение к генеалогии кота имело для генерала самые плачевные последствия. Такой позор смывался только кровью.

Но голубой персидской крови было жаль, и в ход пошла дежурная кошачья моча. Не согласившись ни с одним из вышеуказанных эпитетов, Пурш пробрался в спальню в тот день, когда генерал небрежно бросил на супружеское ложе свой парадный китель, и, с отработанной точностью наведя слегка обрезанные в детстве гениталии, уничтожил цель, причем в полном смысле этого слова, потому что желтые следы с белоснежной ткани отчистить так и не удалось.

Утомленный и удовлетворенный кошачьей вендеттой, Пурш забрался под кровать и уснул – надо же было отдохнуть перед парадом победы. Правда, залпы салюта, а точнее, отборной генеральской брани раздались существенно раньше, чем ожидал расслабившийся кот. Проведя разведку матом и вооружившись запрещенным оружием массового поражения – шваброй и флакончиком духов жены с пульверизатором, – генерал кинулся на поиски диверсанта. Обнаружив его под кроватью, он выкрикнул по привычке «Газы!» и надавил на грушу. Мощная струя «Красной Москвы» ударила по противнику с тыла.

Не ожидавший нападения Пурш неправильно понял команду «газы» и от волнения то ли напрягся, то ли расслабился и выдал жидкие экскременты прямо на стоящие под кроватью генеральские тапочки.

Последующий за этим вой всполошил всю улицу Коммунаров. Сбежались соседи и просто прохожие.

Генерал, размахивая шваброй и обгаженными регалиями, ревел, как ледокол в тумане.

Генеральша рыдала и умоляла пощадить несчастного кота. Не жалея себя, она обещала генералу безоговорочную капитуляцию, которая включала в себя, в обмен на жизнь Пурша, неслыханные контрибуции: ненормированное время с друзьями в бане, пиво в постель, рыбалку на акул в Финском заливе, охоту на носорогов в ближайшем лесопарке и футбольные матчи с ее непосредственным участием. Пойманный за шкирку кот обреченно висел в могучей генеральской руке и с христианским смирением, не совместимым с проведенным в раннем детстве обрядом обрезания, ждал своего Нюрнберга.

За всей этой баталией с регалиями и гениталиями нехорошим взглядом наблюдала Любочка, по очевидным причинам принявшая сторону кота.

* * *

Спасло Пурша только то, что места общего пользования были заняты, а то не миновать бы ему выгребной ямы. Удобства, как и положено в любом дачном хозяйстве, располагались во дворе. И именно в этой застенчивой зеленой беседке, правда, не увитой плющом и виноградом, а заросшей чертополохом и паутиной, местные жители приобщались к литературе, чтобы впоследствии обсудить прочитанное за вечерним чаем. То есть это была своего рода дачная литературная гостиная. Литература соответствовала обстановке. Ну, в самом деле, не Толстого с Достоевским же там читать. А то, к примеру, увлечешься не в меру «Войной и миром», так тебе разгневанная толпа на выходе устроит то еще Бородино.

Подкладывали в основном журнал «Крокодил», для более продвинутой молодежи – «Огонек», а вот «Работницу» быстрее всего разбирали на составные части из-за полезных советов и выкроек. Кстати, в условиях нехватки туалетной бумаги журналам и газетам находилось и другое, практическое применение. С этой точки зрения неоспоримое лидерство было за журналом «Коммунист». Его использовали с каким-то извращенным удовольствием. Впрочем, первую страницу с адресом обдирали: сказывался генетический страх перед органами, в данном случае не внутренней секреции.

В самый кульминационный момент расправы над котом в сортире кто-то, по-видимому, изучал «Крокодил», и из-за зеленой двери раздавались радостный хохот и шорох переворачиваемых страниц. Генерал вспомнил прочитанный утром анекдот, его рука дрогнула, на секунду ослабив хватку, Пурш вывернулся и был подхвачен рыдающей генеральшей.

Деда Миша нейтрализовал генерала, попросив показать гербарий, хотя сам не мог отличить василька от незабудки. И как-то постепенно все утихло.

* * *

Но Любочка не простила, и ее месть не заставила себя ждать. Будучи знакомой с тактикой боевых действий исключительно по книгам, Люба, как ни странно, оказалась дальновидным стратегом и пошагово просчитала все последующие события.

Дело в том, что у генерала была привычка, видимо приобретенная еще в столовой генштаба. Он когда видел лежащий на тарелке забытый кем-то бутерброд, то подходил и задумчиво откусывал. Может, в ставке командующего это и проходило, но в мирной жизни при остром дефиците продуктов всех страшно раздражало.

В тот вечер мужчины, как всегда, мирно расставили шахматную доску на веранде, а мы с Гришкой и Любашей расположились на улице и играли в карты. Преферанс был нам не по молочным зубам – обходились «дураком» и «пьяницей».

Генерал шахматы любил и наблюдал, как сражались дедушка с дядей Моней.

Часто к ним присоединялся лысый сосед из пристройки справа. По-моему, никто даже не знал, как его звали. Просто говорили: «Пошла Вода пришел». Именно так – «Пошла вода!» – сосед говорил каждый раз перед новым ходом, будь то простое движение пешки или сложная рокировка. Кто знает, что он имел в виду?

Целый день он коптился на Ермоловском пляже. Никто не видел, чтобы он заходил в воду. С раннего утра он врастал в облупленную скамейку: сменялись только партнеры, а он с профессионализмом Касабланки и невозмутимостью Таля громил противников за шахматной доской. Ничья с ним приравнивалась к победе. Он сам в таких случаях сильно переживал, а счастливчик, добившийся ничьей, гордился, принимал томные позы перед местными дамами и давал интервью завистливым очевидцам.

В тот вечер все шло как обычно. Мы, стряхнув с клеенки пауков, разложили карты. Откушав домашней окрошки, обласканный женой генерал подобрел и вышел на вечерний променад. Расчет был железный: пройти мимо нас он не мог, а поскольку столик стоял прямо перед окном веранды, то, следуя всем законам, генерал точно задержался бы возле него хотя бы на минуту, чтобы перекинуться парой слов с соседями.

Неуловимые мстители Любаша и Гришка (который присоединился не столько из-за кота, сколько из желания похулиганить) заранее подготовили мизансцену. Стащив кусок хозяйственного мыла, они настругали его на кусок хлеба и для пущей достоверности помазали дефицитной горчицей. Даже для нас бутерброд выглядел весьма аппетитно, а уж для генерала, понятно, приманка была вернейшая.

Дальше все прошло как по писаному.

Генерал остановился у окна, где дядя Моня, на нашу удачу и к досаде деды Миши, перевел партию в эндшпиль. Не замечая нашего хихиканья, генерал задумчиво взял с тарелки бутерброд и откусил.

Сдавленный хрип заставил мужчин побросать шахматы. Генерал плевал и метался. Сердобольная баба Геня поднесла стакан воды, чем сделала только хуже – изо рта генерала густо пошли пузыри. Красный, как огнетушитель, он еще долго пускал пенные слюни и сопли по двору под удовлетворенный хохот получившего по голове Гришки и мстительное ликование тоже наказанной Любаши. Меня по малолетству не осудили. Нахохотавшийся всласть деда Миша поглядывал одобрительно и заступался за мстителей перед родителями. Потравленного и обгаженного в один день генерала успокаивали водкой и пирожками, которые сначала надкусывала разбуженная взмыленным мужем генеральша. Ликовал отомщенный Пурш – он даже позволил мне себя погладить, но только один раз и в присутствии Любочки, пока она кормила его с руки срочно доставленной из «Елисеевского» печенкой.