Паранджа страха - Самия Шарифф Страница 24

— Принесите его мне, пожалуйста!

Мать подошла к моему супругу и что-то прошептала ему на ухо. Абдель пошел за ребенком, а мать помогла мне принять позу, удобную для кормления, насколько это было возможно в моем состоянии. Малыш припал к груди с наслаждением, ведь дома Абдель пытался кормить его из бутылочки.

— Но он не очень-то хотел брать соску, — посмеивался Абдель. — Думаю, мсье предпочитает грудь своей матери. Значит, он точно мой сын.

Моя мать нашла его замечание остроумным и не упустила случая заметить, как повезло ее дочери с мужем, у которого такое замечательное чувство юмора. Я промолчала. Закончила кормление, и мать забрала ребенка, сказав, что отвезет его домой, потому что Абдель оставил дома подгузники.

— Мы заберем тебя завтра после обеда, если врач отпустит. Не позволяй никому влиять на тебя во всем, что касается твоих обязанностей матери и жены. Ты дочь своих родителей и знаешь теперь, что означает быть матерью. До завтра можешь отдохнуть, — наставляла мать перед уходом.

Это правда — теперь я мать. Я ощущала это каждой клеточкой своего тела^ Я любила своего ребенка безусловной любовью, вне зависимости от его пола. Быть матерью для меня означало любить и защищать свое дитя, а для своей матери я была только препятствием и обузой. Разве я виновата в том, что родилась девочкой?

Имела ли право на существование девочка в семье Шариффов? Извини меня мама, что я все еще живу.

В детстве мне казалось, что я какой-то уродец, от которого все хотели избавиться. До сих пор меня не покидало ощущение, что в глазах других я бесполезная молодая женщина, от которой в то же время многого ожидают. Я находилась в центре ужасной дилеммы: с одной стороны, я была ничтожеством, с другой — я всем что-то должна и думала, что в таком положении проживу всю жизнь до последнего вздоха. Сейчас я ненавижу себя за то, что так долго позволяла себя разрушать. Но тогда я не видела другого выхода. Желая поспать, я хотела использовать для отдыха этот удобный случай — я одна и в безопасности — и старалась ни о чем не думать. Но стоило закрыть глаза, как в голове возникала тысяча и одна мысль. Ни о чем не думать было еще сложнее.

На следующее утро я проснулась от ощущения дискомфорта — моя грудь набухла от молока. Сочувствуя мне, медсестра принесла приспособление для сцеживания молока, которым потом кормили других грудных младенцев. И я охотно им воспользовалась.

Из-за наложенных накануне швов я поправлялась медленно, но, скучая по моему малышу, хотела как можно скорее выписаться из больницы. Наконец в палату вошли муж с врачом, который поинтересовался, собираюсь ли я домой или желаю остаться у них еще на некоторое время.

— Я хочу поскорее оказаться дома и увидеть сына, — совершенно искренне ответила я. — Как я вам обещала, в следующий раз я буду осмотрительнее.

Врач попросил мужа оставить нас на несколько минут, но Абдель отказался.

— Ваша супруга имеет право на собственное мнение, — пояснил врач.

Для него было вполне нормальным поинтересоваться мнением женщины, но он не знал, что у нас мужчины имеют на все мнения эксклюзивное право. Они решают за женщин.

— Скажи ему еще раз, что ты об этом думаешь, — потребовал Абдель.

— Это правда, доктор. — Я была убедительна. — Я хочу покинуть больницу как можно скорее. Я хочу увидеть своего сына.

Медсестра прикатила кресло-каталку, чтобы помочь мне добраться до автомобиля.

— Едем быстрее, — торопил Абдель. — Надеюсь, доктор, ваша помощь нам больше не понадобится.

— Я на это тоже надеюсь, — ответил врач.

С помощью медсестры я села в салон.

— Если это повторится, — прошептала она на ухо, — немедленно сообщите нам. Мы вам поможем.

Когда мы остались в машине одни, муж проговорил:

— Надеюсь, ты им ничего не рассказывала!

В его голосе звучал и вопрос, и явная угроза.

— Ничего я не рассказывала. Да и рассказывать нечего.

— Вот это хороший ответ. Наконец-то ты начинаешь понимать. Жаль, что это произошло во Франции. В нашей стране ни перед кем не нужно отчитываться. Во Франции нас контролируют, потому что это их страна, и нам хотят помешать нормально жить с нашими женами. Мужчину, который избивает жену, ждет тюремное заключение. Французы хотят изменить данные Богом законы! За это они будут навсегда прокляты, ничтожества. Все, что я сейчас хочу, так это оказаться наедине с тобой и наслаждаться, как прежде.

— Как прежде не получится. Не забывай, что нужно заботиться об Амире.

— Завтра у тебя больше не будет ребенка! — восторженно воскликнул он. — ^ Как не будет ребенка?! — закричала я. — Где Амир?

— Никогда больше не повышай на меня голос, женщина, — с горячностью сказал муж. — Твой сын сейчас дома, но завтра он отправится с твоей матерью в Алжир.

Тревога охватила меня: моему малышу грозила опасность. Я чувствовала, как страх сжимает внутренности.

У меня хотят отнять ребенка, мою кровь и плоть! Я оказалась на грани безумия и больше не понимала, что происходит. Я была тотова зубами и ногтями защищать того, кто был частью меня. Это был мой ребенок, и никто не имел права забрать его у меня. — Это невозможно. Я поговорю с ней. Она знает, что означает быть матерью. Ты лжешь! Никогда моя мать не поступит со мной так! Какой бы она ни была, но она мать! Она никогда не сделает плохо моему ребенку. Моя мать!

Я произносила эти фразы, но во мне поднималась волна сомнений. Что, если моя мать окажется неспособной понять чувства дочери и решит не обращать внимания на ее страдания? Что тогда? Постепенно я осознала всю призрачность ее поддержки, бесполезность ожидать многое — иллюзий я больше не питала.

Но можно было попробовать повлиять на решение мужа и надавить на его отцовские чувства.

— Ребенку всегда будет нужна мать. Она его кормит и заботится о нем. Еще ребенку нужен отец. Сможешь ли ты без него? Разве мы производили на свет ребенка, чтобы его отдать?

— Он не будет ни в чем нуждаться. Твои родители будут любить его и давать ему деньги.

Я была в отчаянии: мир вокруг меня рушился.

— У нас он тем более не будет ни в чем нуждаться.

Я дам ему гораздо больше любви, чем кто-либо другой.

В деньгах он тоже не будет нуждаться.

— Ему будет лучше у твоего отца, — настаивал Абдель, безучастный к моему горю. — Он получит большое наследство. Его доля будет даже больше, чем твоя. Вообрази, каким я стану богатым! Забудь о своем сыне. Твоя мать позаботится о нем. Она ему не чужая.

Его непостижимое безразличие к моему горю и к судьбе собственного ребенка шокировали меня. Продолжать спор было бессмысленно: супруг думал только о деньгах.

Было больно осознавать, что в борьбе за сына у меня не было поддержки. Нужно поговорить с матерью. Я не могла поверить Абделю и все-таки надеялась на понимание с ее стороны.