Патриот - Дмитрий Ахметшин Страница 24

Ничего подобного не случается. Никто не пришёл его опрашивать, ни его, ни, насколько он слышал, ребят, которые были в ту ночь с Яно. Хасанову так и не пришло в голову, что можно самому зайти в отделение и попытаться расспросить о друге.

На второй день он сходил на две пары и отправился на работу, так как больше не мог выносить давящей пустоты помещения.

Яно вернули через несколько дней. Точнее он вернулся сам.

Неслышно открывается дверь, только воздух начинает своё ленивое движение от окна, и Ислам поворачивается на вертящемся кресле следом. Яно — словно вырезанная из картона фигура, кажется, от человека остался лишь контур, манекен из хрустящего хрупкого материала. Воротник куртки с одной стороны поднят, штанины смяты в гармошку, и с обуви натекают ручейки тающего снега.

Он неуклюже стягивает куртку, путается в рукавах, двигается так, как будто локти привязали к телу. Ислам ловит себя на мысли: как будто глядишь на человека, которого забирали пришельцы.

Хасанов думает, что бы сказать, но сквозняк свободно продувает голову, выгоняя все мысли.

Яно разбирается с рукавами и пытается скинуть обувь, поддевая одним ботинком другой и пятясь. Ислам вскакивает, чтобы помочь, пачкает руки об эти ботинки, чувствуется, что они насквозь промокли. Обувь размещается на батарее, и Хасанов вновь поворачивается к приятелю. На лице, словно на карнавальной маске, прорези для глаз и рта (для глаз — застеклённые), волосы выцвели до грязно-коричневого и свалялись. Очки в разводах, и глаз за ними почти не видно.

— Они тебя били? Сильно?

Яно не отвечает, и Ислам отводит его к кровати — тело под руками мягкое, будто мокрая вата, даже кости будто бы варёные — роется в вещах и находит чистую одежду.

Вопросы уже сыплются из Ислама, как горох из дырявого пакета, внутри пульсирует трусливый страх, трусливая злость, которые постепенно становятся просто страхом и просто злостью, сплетаются в эмоцию, от которой хрустят и крошатся зубы.

Ответов нет. Яно проваливается в подушку, на хлопке остаются грязные разводы. Ислам пятится, пока собственная кровать не толкает его под щиколотки. Думает: может быть, позвать врача? Теперь он один с Яно и должен сам принять какое-то решение. Дети могут отвечать за себя, но отвечать за других — это слишком страшно, а Ислам всё-таки ещё ребёнок. Где, в конце концов, родственники Яно? Дядя, мама… кто угодно.

Ислам находит в кармане куртки телефон, но дяди там не находит. Есть несколько эстонских имён, но на всех номерах девушка, безукоризненно и сочувственно растягивая слова, говорит, что абонент недоступен.

Яно сильно изменился. Целыми днями валяется на кровати или с безразличным видом пялится в окно. Хлюпает носом и ничего не говорит. Из носа у него теперь течёт без остановки. Просто льётся ручьями. Ислам израсходовал свой годовой запас вопросов, но ответа ни на один так и не получил.

С Яно страшно находиться в одной комнате. Переночевав одну ночь, Хасанов сваливает на улицу. Целый день шатается по улицам, пинает сугробы и играет с малышнёй в снежки. Забредает на футбольное поле, где старшеклассники в кислотных жёлтых куртках гоняют мяч, устраивается на трибуне с бутылкой пива и сидит там, пока выпитое «Жигулёвское» не превратилось в мочевом пузыре в ледышки. На душе паршиво, в ней, словно в мусорной куче, шныряют дворовые кошки, точат когти и орут дикими голосами, когда он приближается к ним с лопатой.

Самокопание может немного помочь, если ты сам набросал всю эту кучу. Швырял туда пивные банки и пакеты с картофельной шелухой. Но когда вывалил всё это тебе на душу приезжий грузовик — дело совсем другое.

Вечером работы не было, поэтому он позвонил Мише. Вернулся ближе к полуночи, надеясь, что сосед уже спит. Но нет — у Яно тлеет настольная лампа, сам он кажется деталью обстановки, декоративной фарфоровой жабой. Сидит за столом перед выключенным экраном монитора, тень расплывается за ним чернильным пятном. Хотя бы помылся и в комнате воздух слегка посвежел.

— Ты как, приятель? — спрашивает Ислам.

Тень вроде бы шевельнулась.

— Нормально, — говорит Яно.

Ислам радуется новорожденному слову, хлопает себя по бёдрам. Наверное, хорошо, что не вызвали доктора. Ещё немного времени, и всё обойдётся.

— Скажи ещё раз.

— Зачем? — бесцветно говорит Яно.

Второе слово, и Ислам решает, что в честь этого можно бросить начатое было в связи с последними событиями дымное занятие — расстаться с сигаретами.

Находит одну за ухом и бережно заталкивает обратно в пачку. Попутно интересуется:

— Как твой дядя?

— Какой дядя?

— Твой. Ты говорил, у тебя тут дядя…

Молчит, рот сцепляется белесыми губами и, кажется, застёгивается на молнию. Хасанов выгружает на стол ключи и мелочь. Прячет обратно за ухо сигарету. Всё-таки попозже нужно будет выйти на площадку.

— Хочешь жрать?

Но Яно уже опустил подбородок, снова превратившись в египетский ребус. Тень над его плечами, кажется, даже не дышит.

Каким-то образом о произошедшем с Яно узнал весь этаж. Сначала это было просто молчание, когда ребята шли мимо, можно было услышать только эхо шагов, взгляды исподтишка кружили вокруг двери, цеплялись крохотными коготками за косяк. Чуть дальше по коридору вспыхивала и почти сразу же гасла, чтобы не нарушать торжественное молчание, в кранах вода.

Компания здесь довольно дружная. Для Хасанова это очень важно. Чёрт его знает почему. От малознакомых людей куда больше беспокойства, чем положительных эмоций, но если уж быть окружённым людьми, то хотя бы вот такими.

Плохих людей Ислам навидался ещё с детства. А здесь таких вроде бы не было. Казавшегося таковым Мишу он предпочёл расколоть сразу же. И за толстой скорлупой оказалась отнюдь не гниль. Нормальное такое ядро, пусть и слегка горьковатое на вкус. И, да, грубо ржущее и сыплющее пошлыми шуточками.

Вообще гниль, как он понял потом, чаще всего скрывается за скорлупой хлипкой, такой, которую можно сломать двумя пальцами.

Прежде всего, здесь обитает несколько картёжников, которые раскладывали покер каждую свободную минуту и, кажется, готовы были только ради этого грызть гранит науки. Те, кто лупил в нечто аналогичное на компе, называли их Клубом Старьёвщиков, на что они метко именовали тех, других, задротами. Шуточные перепалки вспыхивали между двумя компаниями регулярно, но именно благодаря им в гостиной по вечерам было шумно и весело.

Выходишь из комнаты и видишь длинный коридор до лестничной площадки. Налево и направо двери, свет врывается через окна на противоположном от двери конце коридора и ползёт вглубь, где его подхватывают и передают дальше лампы дневного света. Где-то посередине расширяется, выдаваясь в один конец, к другому окну, стоят несколько диванчиков, стол и телевизор. А ещё красный пузатый автомат с кофе, которым всё равно никто не пользовался. Это и есть гостиная этажа, где ребята занимались, дулись в карты и смотрели телевизор. Кофе предпочитали пить растворимым или варить в кастрюльках на собственных плитках, и по утрам в коридорам нет-нет, а пахло убежавшим напитком.