ВИЧ-положительная - Кэмрин Гарретт Страница 24

По пути домой я совершаю ошибку — забираю вчерашнюю почту из ящика. На конверте красной ручкой выведены мои имя и фамилия, но моего адреса нет. И обратного тоже. Живот сводит, и я раскрываю конверт:

«Майлз не захочет с тобой общаться, если узнает правду. А он узнает».

Черт. Как он выяснил, где я живу? Я таращусь на конверт, как будто он скрывает ответ. Черт, черт, черт. Это в миллион раз хуже, чем обнаружить записку в школьном шкафчике. Тот, кто это написал, не только знает, где я живу, но и был здесь. По спине бежит холодок.

— Как все прошло, радость моя? — Я поднимаю глаза и вижу отца и папу, стоящих на крыльце. — Хорошо провели время?

Я открываю рот, но не издаю ни звука.

— Что не так? — Отец хмурится. — Он тебя обидел?

Я мотаю головой, не решаясь ответить, и быстро проскальзываю мимо них в дом. Зачем было именно сейчас брать этот конверт? Родители от меня не отстанут. Я даже не знаю, как сделать вид, что все нормально. Часть меня хочет им рассказать, чтобы они, как и раньше, все уладили, но я гоню эту мысль прочь. Если они узнают, то совершенно точно не разрешат мне остаться в этой школе. Я лучше сама разберусь, чем буду снова переводиться. Только не в одиннадцатом классе. Я совсем недавно стала режиссером мюзикла, совсем недавно подружилась с Лидией и Клавдией. Только не это.

— Симона, подожди, — окликает папа и идет за мной на кухню. — Ты нам скажи, если тебе что-то не понравилось. Иногда так бывает.

— Да нет. — Я мотаю головой. — Мне все очень понравилось.

Я поднимаю глаза и вижу, как они переглядываются. На отце белый халат, а значит, он тратит свой обеденный перерыв на этот допрос. Блин.

— Что? — не выдерживаю я. Их молчание подозрительно. Живот снова сводит. — Что-то случилось?

— У тебя что-то на шее, — говорит отец, потирая свою шею и показывая где. — И, по-моему, смыть ты это не сможешь.

Моя рука взлетает вверх, но уже поздно. Блин. Кажется, в какой-то момент Майлз целовал мне шею, но совсем недолго. Я дотрагиваюсь до пятна — вроде не болит.

— А, да, — говорю я, и мои щеки вспыхивают, — вы об этом…

Родители не произносят ни слова. Я сглатываю ком в горле и начинаю рыскать в шкафу в поисках печенья. От того, что они оба молчат, мне даже хуже, чем от нотаций. Обычно я без проблем им все рассказываю, но тут уже совсем другая история. Я не знаю, как говорить с ними про парней так, чтобы они не переживали. Черт, да я и сама нервничаю! Если они заметили засос, то его наверняка заметит и тот, кто оставил записку. Если он за мной следит. И где гарантия, что этого крипа сегодня не было в парке?

— Ну так что, ты определилась? — Отец складывает руки на груди. — Вы теперь встречаетесь?

— Не уверена, что мы прямо встречаемся, — говорю я, что, в принципе, правда. Я поворачиваюсь к родителям; они оба стоят с очень серьезным выражением лица. — Но мне нравится его целовать. И говорить с ним про мюзиклы. Мы посмотрели один вместе на нетфликсе.

Они снова переглядываются. Отец прочищает горло.

— Вы правда смотрите фильмы или…

— Правда смотрим, пап. — Я пытаюсь не закатывать глаза. — Мы же с ним не в одной комнате, так что нам больше ничего не остается, как просто смотреть.

Папа строит гримасу:

— Ну, вообще-то…

— Фу-у-у. Ой нет, не могу. — Я закрываю уши руками. — Если вы сейчас начнете откровенничать о сексе, я не стану это слушать. Я уже и так достаточно травмирована.

— Не драматизируй. — Папа делает шаг вперед и берет меня за руки. — Если ты начинаешь с кем-то встречаться, то нам нужно открыто об этом говорить, точно так же как мы говорим обо всем остальном. Секс — это ответственное решение, Симона. Особенно потому что…

— Потому что у меня ВИЧ.

— Ну… — Папа бросает взгляд на отца. — Вообще, да. Это все усложняет.

Я знаю, что будет дальше: «Когда ты ему скажешь?» И это самый трудный вопрос. Конечно, если мы будем и дальше встречаться, рано или поздно сказать придется, к тому же автор записки уже знает. Вот только как бы я хотела, чтобы мне не надо было обо всем этом переживать. Чтобы я думала только о мороженом, и о рабочих сцены, и о том, как Майлз весь светится, когда улыбается. Все это так несправедливо…

— Все, ладно, — произносит отец, нарушая молчание. Я вижу, что он старается удержаться от нотаций. — Симона, это не значит, что мы запрещаем тебе с ним видеться. Просто будь осторожней. Может быть, вам стоит поговорить о воздержании. Вообще, очень важно с ним говорить.

— Знаю. — Я барабаню пальцами по столу. — Но пока еще рано. Я… я ему не рассказала. Мы еще не… ему не нужно знать. Пока. А когда я ему скажу, вряд ли он останется на разговор о воздержании.

— Ну, пока ты ему не скажешь, ничего больше у вас быть не может, — замечает папа. — Что-то случилось?

— Ничего не случилось, — вздыхаю я. — И ничего не случится, если я ему скажу — как должна. В общем, не надо волноваться, потому что так далеко мы не зайдем. Пока он ничего не знает и только поэтому еще не сбежал.

Я не поднимаю глаз от стола, пытаясь сдержать неожиданно навернувшиеся слезы. Я всегда помню о ВИЧ. Каждое утро на автомате пью таблетку, на автомате хожу к врачам. Но до того, как я начала думать о парнях, сексе и всяком таком, по-настоящему о ВИЧ я думала только в группе взаимопомощи.