Убить шамана - Анхель де Куатьэ Страница 24

Я думал об этой истории и понимал, что святой говорил о моем проклятии. Не в прямом смысле, конечно, но по сути — отец передал мне свои долги. Но наследство не должно быть отрицательным, завещать долги неправильно.

Наверное, во мне говорит разочарование. Да, я разочаровался, это правда.

Ведь в какой-то момент я было даже поверил, что Поль знает путь, что я принесу ему Скрижали — единственное, что ему не хватало, — и мы пойдем вместе с ним по этой дороге, заручимся силой и изменим мир. Но…

Превозмогая боль, я поднялся с топчана. Надо ехать. Я должен спасти его. Он просил меня о помощи, и он получит ее. В конце концов, я обещал. Я должен и не имею права потворствовать своей ненависти, своей горечи, своему разочарованию. Не имею права…

Я не буду таким, как мой отец. Я не такой…

Дверь из моей комнаты вела в коридор, заканчивающийся винтовой лестницей.

Я шел медленно, пытаясь делать вид, что я вовсе не потенциальный беглец, а благородный дон, разгуливающий в порядке вечернего моциона. Впрочем, наверное, эта мнимая безмятежность не слишком убедительно мне давалась, потому что стражники дворца Тупака Амара все равно смотрели на меня подозрительно. Но, судя по всему, команды держать меня под замком им не поступало.

Поэтому я абсолютно беспрепятственно вышел из дворца, а затем, тоже без каких-либо эксцессов, выбрался и с территории плавучего города ацтеков. Дальше мне предстояло подняться на горный склон, а оттуда уже двигаться в направлении Куаутемока. Там — до океана, и уже от океана, по воде — до Гаити. Более четкого плана пока не было, но и этот вполне меня устраивал.

— Прощаться не будешь? — услышал я и оглянулся.

— Дед…

На горном склоне, там, где меня встретила мать, стоял Хенаро. Как он сюда добрался, он ведь был так слаб?!

— Я надеялся, что ты все же попрощаешься, — грустно сказал Хенаро, глядя куда-то вдаль, в сторону Куаутемока.

— Прости, Хенаро, но я думал, ты все понял… Ты же был в моем сне.

— Сейчас главное не то, что понял я, а то, что понял ты, — ответил дед.

— А я что-то понял неправильно? — мне вдруг почему-то стало не по себе. — Что ты имеешь в виду, дед?

Хенаро не стал отвечать сразу. Он словно бы что-то взвешивал, решал, обдумывал и только спустя минуту заговорил:

— Ты ненавидишь Поля за то, что он проявил слабость. Ты всего в двух шагах от того, чтобы возненавидеть и меня. Возненавидеть за то, что ты посчитаешь слабостью. Но подумай, Анхель, какова истинная причина твоего намерения спасти Поля?

Я рассчитывал, что Хенаро будет меня переубеждать, попросит отказаться от моих планов. Но нет, он не стал этого делать. Он выдвинул против меня обвинение…

— И в чем же она, на твой взгляд? — зло бросил я.

— Ты едешь к Вуду не за тем, чтобы спасти отца, Анхель, — грустно сказал Хенаро. — Признайся себе в этом. Ты едешь туда, потому что хочешь сделать то, что не удалось твоему отцу. Ты хочешь победить его, взять над ним верх. И я боюсь…

Хенаро замолчал, опустил глаза…

— Чего же ты боишься? — сказал я, чувствуя, как у меня дрожат колени.

— Я боюсь, что в какой-то момент эта безумная цель настолько ослепит тебя, что тебе станет все равно, какова эта победа…

— В смысле — «какова эта победа»? — я прищурился. — Что ты имеешь в виду?

— Быть лучше кого-то или быть хуже кого-то в некоторых ситуациях — это одно и то же.

— В каких это ситуациях, интересно? — усмехнулся я.

— В каких? — переспросил Хенаро и внимательно посмотрел на меня. — Ты не знаешь?

— Нет, не знаю, — честно признался я, вообще не понимая, к чему он клонит.

— В тех ситуациях, когда ты боишься быть таким же, — спокойно и с какой-то особенной, пронзительной грустью в глазах сказал Хенаро.

Я замер. В голове вдруг не стало ни одной мысли. Мгновение пустоты. Еще одно, третье… И вот уже ужас и лютая ненависть объяли меня изнутри.

— Глупость, — зло прошептал я, развернулся и, хромая и спотыкаясь, побежал прочь. — Глупость, Хенаро! Это глупость и бред!

— Анхель, нет ничего более обманчивого, чем отказ от цели, — раздалось мне вслед. — Именно в тот момент, когда ты думаешь, что ты от нее отказался, она и берет верх!

— Бред! — орал я.

— Я буду рядом, — прошептал дед.

Не знаю, вправду ли он сказал это, или мне только почудилось. Я уже был слишком далеко от него, чтобы различить шепот. Может быть, я просто хотел это услышать? Нет, не хотел…

Соленый морской воздух. Это именно то, чего мне так долго недоставало. Легкий бриз, бездонное небо над головой, бесконечное пространство вокруг и настоящий соленый морской воздух.

Попасть из Мексики на Гаити — дело совсем нетрудное. Для этого любой желающий фиктивно оформляется в рыболовецкую команду — или на мексиканское судно, намеревающееся зайти на Гаити, или на гаитянское, оказавшееся волею судеб в Мексике.

Этот «туристический» бизнес хорошо налажен на восточном побережье, а конкурирующих «агентств» здесь более чем достаточно. Поэтому, едва я оказался в порту, ко мне тут же подошли и за вполне умеренную плату предложили такой «круиз» до Гаити.

Теперь наконец я почувствовал легкость. Мое тело еще продолжало болеть от ран, у меня по-прежнему не было сна, я все так же чувствовал себя запутавшимся и уставшим, но я ощутил легкость и свободу. Теперь у меня не было никакой цели. Я освободился.

Стоя на корме небольшого рыболовецкого судна, я смотрел вдаль.

Я не буду думать ни о чем. Мне осталось лишь одно дело, мой долг. Я выплачу его и исчезну. Я не буду возвращаться в Россию, не вернусь и в Мексику, я просто исчезну. Как и где? Об этом я решил пока не думать — пусть это будет тайной даже от меня самого.

Мне чудилось, что самое страшное в моей жизни уже позади. Я был счастлив, пройдя через ад «грибного» сна, мне все стало безразлично. Лишь временами на меня нападали тревожные мысли. Бессвязные обрывки воспоминаний…

То мне ни с того ни с сего становилось неловко из-за того, что я разбил глиняный горшок в доме Риго. И я начинал переживать, думать, как бы мне загладить свою вину перед ним. То вдруг виделись глаза Андрея. И я пытался скорее избавиться от этого почему-то ужасно тягостного для меня воспоминания. Спрятаться от него как черт от ладана.

Потом я начинал думать о своей матери. О том, как я обнимал Лихо, не чувствуя привязанности и лишь играя сыновью любовь. Но этот обман почему-то совершенно меня не расстраивал. Было даже как-то весело.

Еще я вспоминал старуху — как она остановила машину. И тогда в памяти всплывали бессонные ночи, проведенные в бесконечных разговорах с отцом. Я разговаривал с ним через браслет, но не думал, что это странно или как-то неправильно.