Опыт борьбы с удушьем - Алиса Бяльская Страница 23

– Я согласна, хотя трудно помириться перед сном, если ты чуть что убегаешь к матери. Ей-богу, Сева, ну что за беготня?

– Да, но почему я ухожу?

– Вот я и спрашиваю, почему?

– Я физически не могу находиться в месте, где меня не хотят. Я не могу быть там, где меня не любят.

– Кто тебя не любит? Куда еще больше любить? Но ведь не может так быть, что тебе ничего сказать нельзя, как только критика или упрек, или тебе только кажется, что я тобой недовольна, ты вскакиваешь и уходишь. Я же не могу тебя только по шерстке гладить все время.

– Ты опять меня учишь? Спасибо, не надо, мне мамы хватает.

Повисла пауза. Женя знала, когда у Севы вот так ходят желваки, он борется с раздражением.

– А как вы жили? Ведь мама не работала нигде, а ты учился уже в университете, да? Вы пенсию получали за отца? – спросила она.

– Мы остались без всяких средств к существованию. Мать была в панике. Пенсию за отца мы, конечно, не получали никакую, умер и черт с тобой. Пенсия полагалась бы маме, если бы она была в пенсионном возрасте или инвалид. А так здоровый человек пятидесяти лет, о чем ты говоришь? Работай, сука. А этот молодой кобель – какая учеба? Иди работай, нам кочегары нужны. Маму брат Шура устроил бухгалтером в Музей революции. Я тоже нашел работу – собирал трупы по Москве ночами.

– Что? – ахнула Женя. – Какие трупы? Ты мне ничего раньше не говорил об этом.

– Вот сейчас говорю. Я пошел в Склиф, устраиваться ночным работником на «Скорую помощь». Мне сказали, что есть место в труповозке. Я подумал, какая разница. Мы по домам не ездили, подбирали только тех, кто умер на улице или в транспорте. За ночь трупов семь: инсульты, инфаркты, в основном мужчины. Я там месяца три-четыре проработал, потом ушел. Как не спать ночами и учиться в университете? И вообще, работа, конечно, по моему интеллекту, я справлялся, но все же мне было трудно. Иногда это было выше моих умственных возможностей. Поэтому я оставил эту прекрасную службу. Дальше уже вел исключительно интеллектуальный образ жизни.

– Ты имеешь в виду карты, бильярд, бега? – ехидно прищурилась Женя.

Сева кивнул.

– Что-то не много ты на этом зарабатываешь.

– Не сложилось, но это пока. Я уверен, наступит день, и я выиграю свой миллион на блюдечке с голубой каемочкой. И потом, всегда при деле.

4

Им катастрофически не хватало денег, Севина зарплата испарялась за несколько дней. Внизу на факультете на доске объявлений постоянно висели объявления «Требуются». Когда Женя в очередной раз подошла к доске, то увидела там новое объявление: в Институте биохимии нужен лаборант. Она пошла на собеседование, и доктор наук Одинцова сразу же приняла ее на работу к себе в лабораторию молекулярных полимеров.

Женя проработала несколько дней, и ее послали на медосмотр. Она прошла терапевта, отоларинголога и других врачей, наконец очередь дошла до гинеколога.

– Сколько абортов? – спросила гинеколог, осматривая Женю.

– Один.

– А если вспомнить получше? Слева камень, совершеннейший камень. Так сколько абортов? – снова спросила доктор, продолжая осмотр.

– Два.

– Два – это уже ближе. Но и справа тоже не все хорошо. Так сколько абортов?

– Три.

– Ну, вот это уже похоже на правду. Что я могу тебе сказать? Слева яичник – камень. Справа есть еще живых сантиметр-полтора. Ты вряд ли забеременеешь. Если забеременеешь, это будет чрезвычайная ситуация, практически чудо. Но не думаю.

Получив от гинеколога справку, что она не беременна, Женя вышла из кабинета. Дойдя до ближайшей телефонной будки, она позвонила Севе на работу.

– Мне сказали, что детей у меня никогда не будет. Что слишком много абортов сделала, и теперь все. Никаких вариантов.

– Понял.

– Что ты понял? – что-то в его интонации Женю насторожило.

– Все понял. Выезжаю, – ответил Сева.

– Идиот, у тебя только одно на уме всегда.

Он на самом деле довольно быстро приехал, и произошло «соитие», как потом называла произошедшее Женя.

– Ты вообще не принимал в этом участия. Это было не с тобой, а с небесами. Рядом архангелы стояли, дудели в трубы. Все было под воздействием высших сил, – говорила она Севе.

Он только довольно смеялся.

Первые же месячные не пришли, Женя забеременела. Она не стала ничего говорить Одинцовой, потому что для чего молодую замужнюю женщину посылают на проверку к гинекологу? Чтобы удостовериться, что она не беременна. Она и справку принесла, как теперь скажешь?

Работа для беременной была неподходящая. Химические реактивы, которыми она пользовалась для выделения митохондрий, воняли настолько тошнотворно, что Женя постоянно бегала в туалет. Образцы тканей нужно было содержать в ледяной среде, и, когда кончался лед, Женя выходила во двор собирать чистый снег и немного дышала свежим воздухом. Несмотря на все ухищрения, одна из аспиранток вскоре заметила ее состояние.

– Женечка, а что это тебя тошнит все время? – приторным голосом спросила она.

– Да так, съела что-то. – Признаваться было нельзя, Женя понимала, что за это место надо держаться.

Софа настаивала, что надо опять делать аборт, избавляться от плода.

– Условий нет, тебе надо окончить университет, Севка должен защититься, а не с пеленками сидеть. Ты сама подумай, ну как это будет? Где рожать? В коммуналке?

Денег нет. И потом, ты в биохимии работаешь, глупо сейчас все бросать из-за беременности. Ты ведь там можешь остаться после университета, ты там диссертацию защитишь. Ни один дневник не может мечтать о таком распределении, а у тебя уже место в академическом институте. Не всем же так везет, как тебе, – поддержал мать Сева.

– Но ведь сказали, что это чудо, что я вообще беременна, – возразила Женя. – Если опять аборт делать, то шансов никаких нет.

– Все это глупости и сказки для бедных, – отмахнулся Сева. – Она просто так пугала, это ее работа. А вот ведь ты забеременела сразу.

– Так это чудо.

– Это не чудо, а мои сперматозоиды, и они все и всегда в твоем распоряжении. Надо будет, я хоть кочан капусты оплодотворю.

Елизавета Львовна была категорически против аборта.

– Я, когда вернулась из эвакуации, сразу забеременела. Тридцать девять лет мне было. Старая уже, ну куда здесь рожать? Просто курам на смех. Думала выйти на работу, а тут – здрасьте вам. Я три или четыре месяца проплакала.

– Так что же ты аборт не сделала? – запальчиво спросила Женя, ей не понравилась эта история. – И вообще, зачем ты мне это рассказываешь? Наверное, когда ты Таню рожала, то не плакала.

– Женя, бог с тобой, какой аборт? После войны, когда полстраны было похоронено, аборты строжайше запретили. А говорю я вот зачем. Я поплакала по глупости, а потом нарадоваться не могла. Справились мы со всеми трудностями, а как бы мы жили без тебя? Смотри, какая ты выросла. Рожай и ни о чем не думай.