Алиби - Евгения Палетте Страница 23

– Рота, подъем!

– Подъем! Подъем, – понеслось со всех сторон. Зашевелились, задвигались солдатики, поднялись русские люди помогать своей подружке Франции. Ату, его, германца, ату! Ишь, чего удумал. Курляндию ему. Лифляндию, Эстляндию. Ничего, авось Бог поможет. Вот подсобим Франции. А потом и Сербии поможем. То их всё турки били. А теперь вона и германец туда же. Неужто Россия братушкам не поможет, – доносился голос Лютикова. – Дай срок, – сказал солдат.

– Ровняйсь! Разговорчики! – командует Андрей.

Солдаты умолкают, и долго идут молча.

Ших. Ших. Ших, – скрепит песок под сапогами, опорками, рваньем, обутом на полотенца вместо обмоток.

– Знать бы, на какой станции сапоги стоят, – говорит кто-то.

Горошин молчит. Он не хочет вступать в дискуссию. Не по чину.

Тысяча девятьсот четырнадцатый год. Начало. Генерального Штаба полковник Головин Н.Я. потом напишет – «Фраза, звучавшая на митингах семнадцатого года, когда нежелавшие драться солдаты говорили «Мы вятские, тульские, пермские. До нас немец не дойдет» очень часто теперь цитируется. Но при этом забывается, что она произнесена только через три года кровавых усилий после того, как Революция опрокинула установленный государственный порядок и после того, как началось общее государственное разложение». А пока они идут исполнить свой человеческий и христианский долг.

Идут на помощь тем, кто через три года станет посылать в Россию французских, английских, итальянских солдат, чтобы они отблагодарили русских за Марну, где германские армии потерпели поражение и вынуждены были снять с Западного Фронта два корпуса и кавалерийскую дивизию, тем самым, ослабив тяжесть французского сопротивления.

Ближе к вечеру, после только что закончившегося очередного привала, разнесся слух, что Первая Армия под командованием генерала Ренненкампфа, вступила в соприкосновение с германскими частями 8-й Армии в районе Гумбиннена и Голдапа, что она отразила все атаки Германской Армии, состоящей из четырнадцати пехотных и кавалерийской дивизий, нанесла 8-й Армии большой урон и вынудила ее отойти за Вислу.

– Ну, теперь, братцы – мы, – сказал Соленов. – Не посрамим Россию, – опять сказал он, крестясь крупным крестом. И еще совсем недавно радостное оживление на лицах сменилось общей сосредоточенностью.

– Подтянись, – скомандовал Андрей. Но уже несколько минут назад люди сами пошли быстрее.

Оборонительная линия была обозначена редким леском. Под ногами – песчаник, вода, глубже – глина. Отказавшись от отдыха, рассредоточились, стали окапываться. Все, что по линии обороны было правее, было сырым. Дальше – больше. Вскоре взгляд уперся в обширное, еще не вполне сформировавшееся болото. В том смысле, что под ногами было что-то еще похожее на твердь. Но окапываться здесь было уже нельзя. Вода мгновенно заполняла траншею. Стали искать места, где можно было бы спрятать пулеметы и спрятаться самим. Но, чем больше вправо, тем труднее и труднее было найти место, где это было возможно.

– Если до утра немец не даст о себе знать, у нас будет еще день, чтобы закрепиться, – сказал Соленов, рывший траншею метрах в двух от Горошина.

– Откуда знаешь? – спросил его кто-то.

– А так. Знаю. Германец он все больше по ночам. Дружок один мне рассказывал. Где-то он с ним встречался. А может, и врет, – пожал плечами Соленов.

– Ну, что? Шабаш, ребята. Дальше некуда. Дальше – вода, – наконец, опять сказал кто-то.

– Мало, – проговорил, оценив глубину, Чистилин. И поднял голову.

Над леском летела стая уток. И вдруг вверх полетела земля, корни деревьев, люди, части людей, вздымающаяся столбами, смешанная с кровью, вода. Горошин посмотрел направо. Там, совсем близко от него, лежал убитый Соленов.

– А-а-а, братцы, – неслось слева, справа, сзади и впереди.

Вот, что значит до двухсот тяжелых орудий на участке фронта в три версты, подумал Горошин. Он знал эти цифры из штабных сводок. А у нас, по всей Армии, в составе семи корпусов, на двести верст – не более четырех тяжелых орудий.

Схватившись за ивовый куст, находясь в почти заполненном водой окопе, рядом с чьей-то оторванной рукой, Андрей изо всех сил кричал «Ложись» мечущимся и гибнущим на его глазах людям. Зная тактику немцев из военной науки, Андрей понимал, что немцы уже здесь, метрах в стах. Они уже подползли своими передовыми частями к нашим окопам, чтобы быть готовыми немедленно, после того, как тяжелыми орудиями они выбьют в окопах всех, занять их. А затем, подтащив «хвост» – тяжелую артиллерию, бить по следующим позициям, пока ни уничтожат всех. И тогда, заняв и эти, последние, окопы, они снова подтащат свой «хвост», и будут продолжать держать под жестким огнем расположение наших батарей и легкую артиллерию. А потом будут сидеть в воронках изрытой снарядами земли и расстреливать в упор наши контратаки, если таковые будут предприняты. Потом этот «зверь» снова подтянет свой хвост и двинется дальше, поскольку у нас тяжелых орудий, по сути, нет. Не зная, как спастись от этого непрекращающегося огня, люди продолжали метаться, проваливаясь в болоте, увязая в нем и погибая тоже в нем. И каждый надеялся все-таки добежать до хоть какой-нибудь тверди. Но и здесь спастись было невозможно. Ни о каком боевом порядке не могло быть и речи. Все надеялись на скорый подход Ренненкампфа, который должен был прийти для соединения с Самсоновым. Но с каждой минутой держаться было все труднее. И, наконец, стало невозможно совсем. И когда в окопы стали вваливаться враги, Андрей, уже раненный в плечо и бедро, решил вырваться из-под прямого обстрела и попробовать уйти вправо, через болото. Наудачу поискав глазами Чистилина, которого он все это время не видел, и, найдя его, Андрей рванул его за рукав. И тот, ни слова не говоря, побежал за ним следом, проваливаясь в воду и выбираясь вновь. Они бежали, шли, падали, помогая друг другу. И снова бежали. За спиной, то на короткое время становилось тихо, то начиналось все снова. Но они уже были далеко. Не чувствуя ни ног, ни спины, ни саднящей боли в бедре и шее, Горошин торопил Чистилина и торопился сам.

– Андрей. Андрей Николаич, – говорил Чистилин, то и дело, намереваясь присесть. – Дай отдохнуть. Не могу больше. Верст шесть отмахали. Там уже, наверное, Ренненкампф пришел. Вроде тихо, – говорил он, тяжело дыша и неизвестно почему думая, что, если пришла Первая Армия, то за спиной должно стать тихо.

Горошин не отвечал. Он шел и шел весь в черном и красном от болотной грязи и крови. И перепрыгивая с кочки на кочку, то проваливался по грудь, то, вцепившись последней силой в какойнибудь куст, выбирался снова. И всякий раз, когда Чистилин просил его остановиться, чтобы отдохнуть, не садился сам и не давал ему сделать это.

– Еще немного, – говорил Андрей. – Я думаю – вон там, там, – говорил он, как заклинанье, показывая куда-то рукой, где было все то же – топь. Но вот впереди показалось озерцо. По озеру плыла утка.

– Это и есть Мазуры? – спросил Чистилин.

– Должно быть, так, – отозвался Горошин. – Хотя, Мазуры – это система озер.