За ширмой - Василиса Савицкая Страница 23

Но он был бурьян. Сорняк. И кто знал о его мучениях и борьбе самого с собой? Кто еще мог возгордиться им и похвалить? Никто. Он был никому ненужный бурьян, мешающий жить. Забирающий почву у благородных растений. И тогда, когда он думал, что преодолел боль и страдания, он ошибся. Та боль не шла ни в какие сравнения с ощущением своей ненужности. Он видел, как льют воду под красавицу розу, он видел, как любуются нежной ромашкой, как окучивают березу. А он был одинокий, никому не нужный бурьян. И его вырвали. Его вырвали и выбросили, как мусор. Без сожаления и раздумий. Одним движением. Резкая боль, во стократ превышающая ту прежнюю, пронзила его тело.

– За что?! – недоуменно только и смог сказать он.

Но ответ он не услышал. А ответ был прост: он просто никому не был нужен. Все было элементарно просто.

Вот и я не понимала: за что? Я устойчиво напоминала себе тот сорняк, который был ненужным одиноким растением. Я болталась по земле, как прозрачное привидение, пытаясь приткнуться хоть куда-то, но все мои попытки разбивались вдребезги. Нет, все были рады мне, все с удовольствием общались со мной, но они потом уходили, занимались своей жизнью, своими делами, своими семьями, детьми, а я была сама.

Когда ты видел равнодушие людей, когда ты понимал, что ради вежливости они готовы общаться с тобой, но это наигранное чувство, так как поистине им было безразлично – что ты, как ты? Им было все равно. Страшное словосочетание «Мне все равно». Нельзя говорить «мне все равно». Не надо стремиться афишировать свое равнодушие. Это не показатель вашей независимости. Равнодушие – это паралич души.

Утром я сама пила кофе. Долго заваривая его на медленном огне, то ставила его на плитку, то убирала с нее. Кофе соответственно метался по стенкам вверх и вниз, не понимая, что от него требуется. Когда процесс варения заканчивался, я наливала темный напиток в маленькую чашку, брала сигарету и шла на балкон. По пути я нажимала кнопку проигрывателя, из которого начинали литься звуки музыки, разбивая вдребезги прозрачную тишину моей квартиры. Тишина была вязкой и мерзкой. Она плотно поселилась в моих стенах. Ее приторный сироп наполнял все пространство. Я тихо передвигалась по дому, а мои мысли были бесшумны, поэтому она властвовала в полной мере. И только включая приемник, я могла хоть как-то ее урезонить.

Я пила маленькими глотками горький напиток, поглядывая на проплывающие мимо облака. Мысли хаотично меняли одна другую, создавая в голове подобие диалога. Я что-то спрашивала у себя, затем что-то себе же отвечала или утверждала. За многие годы одиноких бесед про себя у меня выработался определенный стиль поведения. Я не увлекалась до той степени, когда губы сами собой начинали шевелиться, а руки пытались жестикулировать. Нет, мое лицо было неподвижно, а руки совершали нужные действия. В силу этого я была спокойна, что, если я увлекусь беседой самой с собой, я не буду выглядеть со стороны как умалишенная. Привычка вести так сказать монолог-диалог бодрила меня в течение дня. Люди, просыпающиеся среди людей, начинали день со слов «Доброе утро» и заканчивали его словами «Спокойной ночи». На протяжении дня они задавали друг другу вопросы и получали ответы. Я же не имела такой возможности, так как с кровати я вставала сама и сама же туда ложилась. Желать себе «Доброе утро» мне надоело уже на первом году одинокой жизни, и я престала это делать.

Когда чувство покинутости доходило до исступления, я брала бутылку вина и выпивала ее всю. Легче как минимум не становилось, но, совершая какие-то принятые социумом действия, я, так сказать, себя успокаивала.

Путь на работу протекал в затемненной машине по узким улочкам города. Дороги были пусты, так как мастерская находилась на окраине города. Когда я искала место, где смогла бы работать, это было самым лучшим вариантом, – тихое безлюдное окруженное лесом, плавно переходящим в озеро. В летнее время я могла работать на свежем воздухе, зная, что мне никто не помешает. Так же тихое шуршание листьев, щебет птиц и шелест воды действовали умиротворяющее. Картины в этом месте получались почему-то самыми ценными и продаваемыми.

***

– Если вы не против, я бы перешел на ты? – он вильнул хвостом и повернулся ко мне.

– Да нет, я не против. Я-то совсем молода, да и с вами, то есть с тобой, мы уже практически близкие друзья.

– Я смотрю, ты опять погрузилась в воспоминания?

– Да, что-то они сами в голове кишат, мешают общению.

– А это у всех так, кто тут впервой. Потом привыкнешь, и прошлое останется позади.

– Ну да, я надеюсь. Почему-то сложно просматривать свою жизнь. Воспоминания даже приятные оставляют немного горечи, а плохие воспоминания просто разрушают тебя из нутрии.

– А почему хорошие не приносят удовольствия?

– Потому что осознание того, что было, но прошло, оставляет горькое послевкусие. А что, тут бывают и не впервой?

– Ну да, случается, – как-то неопределенно ответил он и ушел в часть комнаты, погруженную во мрак, где мне совсем не стало его видно.

Я опять осталась в привычном для себя состоянии. Сидя в удобном кресле, откинувшись назад, я закрыла глаза. В голове было тихо. Мысли, казалось, все испарились, и даже привычный диалог самой с собой совсем не клеился.

***

– Господи, почему так? – не выдержав напряжения, прошептала я, стоя на балконе и глядя на небо. – Мне кажется, что ты постоянно меня за что-то наказываешь. Почему и за что? Я терпеливо ждала, когда наказания закончатся и все наладится, но они идут нескончаемым потоком, и у меня иногда появляется ощущение, что я просто не выдержу.

Сразу я думала, что это испытание и что вскоре будет награждение. Потом я решила, что я в чем-то провинилась и нужно переждать, пока наказание закончится. Но, вопреки ожиданиям, становилось все хуже и хуже – ни вознаграждения, ни конца не было видно.

Темными длинными ночами я бродила как неприкаянная по дому, не переставая молить нашего создателя о том, чтоб он хоть немного сжалился надо мной. Жжение во всем теле не покидало меня ни днем, ни ночью. Пустота и одиночество заполнили меня с ног до головы. Внутри, кроме них, не было ничего. Я – полое аморфное создание. Я – сосуд для одиночества. Почему так было, я не знала. Но это было невыносимым состоянием, которое продолжалось изо дня в день. Я боялась засыпать ночью, зная, что утром все будет так же, как и вчера, так же, как и позавчера и поза-позавчера. Все мои попытки что-либо изменить были безуспешны. Заряда бодрости хватало максимум на несколько дней. Потом я понимала, что противиться высшим силам бессмысленно, и я опускала руки. Я сходила с ума от осознания, что так будет всегда. И я не знала, как бороться с этим, как противостоять всему этому. Каждое утро я открывала глаза в надежде, что что-то изменится, что что-то сдвинется с места и Бог услышит мои мольбы, но все было по-прежнему. Только жжение внутри меня становилось все сильней и сильней.

– Почему ты одна? – спрашивали меня знакомые люди, случайно проходящие через мою жизнь. – Ты молода, красива. Почему?